— Пойми, — делился он, как обычно, с сестрой своими планами. — Мыться люди будут всегда, это как с едой, понимаешь? Вечная необходимость!
— Но ведь теперь у всех почти ванны… — робко возразила та.
— Мы говорим о разных вещах, — снисходительно улыбнулся Димитриус. И больше эту тему не затрагивал. Как выяснилось позже, он с умом распорядился накопленной отцом с риском для свободы валютой.
Елена искренне считала, что ее брат вообще был умнее всех, с кем ей доводилось сталкиваться в жизни. И возможно, была права — если судить по результату: и по сей день бани Костаниди были самыми популярными и соответственно престижными в столице и ее окрестностях среди людей бизнеса. Чего это стоило ее Димитриусу, особенно в бандитские девяностые, она старалась не вспоминать. К тому моменту, как Костаниди заболел, казалось, что все плохое наконец-то позади, а впереди только спокойная, благостная, очень обеспеченная, а главное, долгая старость…
…Сидя в тот день в коридоре перед дверью доктора в клинике Хабарова, Елена с отчаянием и ужасом ожидала, когда ее туда позовут, чтобы сказать о непоправимом, неизбежном, о том, чего не должно было и не могло быть. Это было, с ее точки зрения, не просто несправедливо, это было… Она не нашла нужного слова и прерывисто всхлипнула. Женщина до сих пор не могла поверить в поставленный диагноз, она сама настояла на том, чтобы привозить сюда Димитриуса каждую неделю, несмотря на то что брат слабел и таял на глазах, в надежде, что наступит такой день, когда после очередного визита врачи обнаружат свою ошибку… Особенно стала надеяться после того, как прежний доктор по каким-то причинам сменился докторшей. В прошлый раз новая врач ей ничего определенного не сказала, только все время отводила глаза… Может, сегодня? Да, сегодня Елена твердо решила с ней поговорить.
Дверь в кабинет приоткрылась, женщина вздрогнула, но очень красивая и тоже новая медсестра выскользнула оттуда одна, видимо, осмотр брата еще не был закончен. Девушка явно собиралась идти куда-то по своим делам, но тут взгляд ее случайно упал на Елену, и она словно споткнулась. Некоторое время сочувственно смотрела на ее зареванное лицо и вдруг неожиданно присела рядом…
— Ну что вы уж так-то переживаете? — ласково произнесла красавица.
Елена от неожиданности охнула и тут же разревелась всерьез, сквозь слезы бормоча один и тот же вопрос насчет проклятого диагноза… Девушка слушала ее очень сочувственно, морщась, словно от боли, как будто страдания Елены отзывались в ней собственными страданиями. Потом, оглянувшись и убедившись, что в коридоре никого нет, придвинулась к той совсем близко:
— Нет, к несчастью, никакой ошибки нет, но отчаиваться не нужно… Может быть, вашему брату еще не поздно помочь, только…
Она замялась и снова покосилась в конец коридора.
— Только что? — тоже почему-то шепотом спросила Елена.
— Видите ли, вообще-то я не имею права вам это предлагать, но… вы так переживаете, что смотреть страшно…
— Помогите, пожалуйста, помогите… — Из глаз женщины хлынул новый поток слез.
— Ну хорошо. Только, если можно, перестаньте плакать и слушайте меня внимательно.
По тому вниманию, с каким Елена Костаниди выслушала Любовь Андреевну Галкину, с ней мог состязаться разве что Филя Агеев, пристроившийся в ближайшем к собеседницам служебном туалете. Этот разговор, кроме всего прочего, был ценен и важен для него тем, что с той минуты, как он завершился, перед Агеевым отчетливо замаячил финал его деятельности в качестве санитара…
…Куда менее продуктивно развивались события в самой «Глории». Несколькими минутами ранее Александр Борисович Турецкий был не на шутку удивлен тем, что после робкого стука в дверь его кабинета на пороге возникла вовсе не Наташа, которую он только что попросил сделать ему кофе, а объемистая фигура Макса.
Все, включая Турецкого, знали: для того, чтобы вынудить лохматого гения по собственной инициативе покинуть темное царство, необходимы чрезвычайные обстоятельства. Что же стряслось на сей раз? Вид у Макса к тому же был смущенный, хотя и подобной склонности за ним тоже вроде бы не водилось.
Александр Борисович вопросительно уставился на внушительную фигуру «бродяги» в ожидании, когда тот прекратит топтаться на пороге и пояснит свой выдающийся поступок. Наконец спустя не менее чем полминуты это произошло.
— Сведения по ней только на девяносто третий, — буркнул Макс.
Турецкий немного подумал, но ни до чего не додумался и поинтересовался:
— По кому — по ней?
Макс, тяжело засопев, протопал к его столу и положил бумажку, на которой красовался длинный номер с дробью посередине. Александр Борисович прищурился, разглядывая цифры, и наконец его осенило:
— А-а-а! Ты имеешь в виду «ящик», в котором работает старший Паляницкий?
Его собеседник молча кивнул.
— А почему тогда «она»? — терпеливо продолжил Турецкий выяснять причину волнения компьютерного гения.
— Это лаборатория. Биохимическая. Военка… Все. — Он тяжело вздохнул и умолк, как понял его шеф, насовсем. Остальное предстояло допетрить самому.
— Биохимическая, значит, — произнес Александр Борисович. — Если военка, скорее всего, занималась биологическим оружием… Возможно, и сейчас продолжают…
Макс тут же мотнул головой, отметая подобный расклад.
— Ликвидирована, — буркнул он.
— Как это — ликвидирована, если наш клиент там работает?!
Компьютерщик уныло пожал плечами и уставился в сторону, замерев на месте. А Турецкий наконец понял причину его столь поразительного поведения: впервые на его памяти Максу не удалось отыскать и раздобыть требуемую информацию! То есть удалось, но жалкие крохи! Что само по себе являлось для него наверняка истинной трагедией: Александр Борисович только сейчас сообразил, что не видел Макса с того момента, как его обременили этим заданием, больше суток, за которые тому, если учесть его налитые кровью глаза, удалось поспать дай-то бог несколько часов…
— Послушай, — начал было он, но тут Макс неожиданно вновь заговорил, причем более связно.
— Ликвидировали. Помещение и оборудование продано фармацевтической фирме «Дробыш и K°» в девяносто восьмом… Никакой информации о фирме после этого не было и нет.
— Солнце ты мое! — поневоле подпрыгнул Александр Борисович на своем стуле. — Нет и не надо! Этого и так более чем достаточно! Спасибо тебе, ты нас просто спас… Иди, отдыхай, лопай свои чипсы. И не смотри на меня так: если в твоем Интернете нет сведений о какой-нибудь конторе, означать это может одно из двух: либо упомянутая информация ввиду секретности в электронном виде вообще не хранится, либо не выпускается в Интернет по той же причине… Ну не имеет с Паутиной связи, на манер компа какой-нибудь домохозяйки!
Какое-то время Макс молча хмурился на Турецкого: очевидно, представить, что в наше время кто-то, пусть и из соображений секретности, может жить вне Паутины, компьютерному гению было почти невозможно… Однако с задачей он в конце концов справился, если судить по тому, что взгляд Макса постепенно просветлел, и, молча кивнув, он развернулся и неторопливо покинул кабинет Александра Борисовича.
