Двоих соседей брата, живших вместе с ним в тесной, но на удивление чистенькой клетушке, Чонгли не то чтобы совсем не боялся, но иного выхода у него не было: укрыться можно только здесь и больше нигде.
Он вдруг понял, до какой степени устал и ослабел, даже не сразу почувствовал, как тормошит его Чонг-бэй, лицо которого теперь просто сияло от счастья: видимо, он уже знал о трагедии с цехом и теперь радовался младшему брату, который для него в буквальном смысле вернулся с того света… Ведь погибли все! Все, кроме него…
Спустя полчаса Чонгли, сидя на полу, жадно поглощал прямо из миски самую вкусную еду из всех, какую ему только доводилось пробовать: рисовый отвар с плавающими в нем мясными пельменями.
7
Вернувшись после визита к адвокату в «Глорию», Александр Борисович обнаружил, что кроме него и Наташи в ЧОПе никого нет. В том числе и Плетнева, который, если память ему не изменяла, отпросился всего на пару часов. Покосившись на золотистый циферблат, красовавшийся на стене приемной, Турецкий, не заходя к себе, развернулся и направился в комнату, которую делили между собой Антон и Коля Щербак.
Комната была пуста, и папка с документами так и лежала на столе, открытая на том же месте, на котором ее открыл Плетнев. Мог бы и в сейф убрать, растяпа… Александр Борисович нахмурился и, обойдя стол, взглянул на красовавшиеся на всеобщем обозрении документы, прежде чем их убрать на место. Что-то — поначалу он и сам не понял, что именно, — привлекло его внимание.
Турецкий прищурился и вгляделся в бумаги внимательнее: слева лежал список с фамилиями погибших сотрудников цеха, справа — результаты экспертизы трупов погибших. Что же именно зацепило его внимание? Александр Борисович нахмурился, вчитываясь в сложные, с точки зрения европейца, имена. И хотя, скорее всего, они вряд ли были подлинными, пожалуй, все-таки один шанс из десяти, что это так, имелся… Но что это дает?
Он перевел взгляд на экспертное заключение и невольно ахнул: так вот в чем дело! В списке работников цеха, найденном среди бумаг Николая Мальцева (бог весть для чего он тому понадобился), все имена китайцев были пронумерованы, в экспертном же заключении количество обгоревших трупов просто указывалось общей цифрой — одиннадцать. Если учесть, что один из них принадлежал Чжану, второй — Мальцеву, получалось, что в цехе трудились и затем погибли от рук бандитов девять человек. Между тем в списке работников фигурировало вовсе не девять, а десять имен!
Турецкий разволновался и сам не заметил, как начал перелистывать документы. То, что он искал — список сотрудников Чжана, написанный его собственной рукой с прилагаемым к нему переводом, — обнаружилось между бумагами почти сразу. И здесь имена работников оказались пронумерованными, рядом с каждым на листке перевода стояла дата. Что касается оригинала, последний, десятый сотрудник — его имя звучало как Чонгли, был вписан другими чернилами по сравнению с остальными — явно в соответствии с датой трех-… Нет, месячной давности. То есть за две недели до трагедии…
Но главным было, конечно, не это. А то, что кто-то из списка работающих в цехе Чжана остался в живых…
И этот кто-то — именно из простых работников, потому что трупы Мальцева и самого хозяина пострадали от огня меньше других, их опознали сразу.
Александр Борисович схватил телефонную трубку и набрал вначале домашний номер Плетнева, затем, когда там никто на звонок не откликнулся, мобильный. И сердито чертыхнулся, услышав вежливое: «Абонент временно не обслуживается». Этот оболтус не позаботился положить на свой счет деньги…
Колебался Турецкий недолго. Вынув из папки нужные страницы и убрав остальное в сейф, он предупредил Наташу, что будет только к вечеру, и, выйдя из «Глории», направился к своему «пежо». Школу, в которой учился Плетнев-младший, он знал, поскольку пару раз и ему довелось заезжать туда за беспокойным Васькой. А если дома у Антона никого нет, значит, разборка с директором все еще не завершилась…
На самом деле нелегкий разговор с преподавателями для Плетневых закончился как раз в тот момент, когда синий «пежо» Александра Борисовича затормозил напротив школьных ворот. Столь удачно подъехавший Турецкий опустил водительское стекло и в итоге получил возможность не только лицезреть, но и слышать потуги Антона завоевать макаренковские высоты.
Оба — отец и сын — выглядели так, словно только что вышли из бани, забыв причесаться и наспех натянув одежду, и это было так забавно, что даже злившийся на оперативника Турецкий слегка улыбнулся.
— Он тебя слабее, ты это понимаешь? — Антон остановился на крыльце, бесцеремонно тормознув своего отпрыска и пытаясь заглянуть ему в раскрасневшуюся, сердитую физиономию. — Он же тебя на целую голову ниже, он даже сдачи тебе дать не может!
— Он хотел… — буркнул Василий.
— Тем более… Видишь, защищался по-честному, а ты? Ты-то его сильнее, почему тогда стал его бить?
Плетнев-младший молча опустил голову, но Александр Борисович видел, что выражение лица у мальчишки по-прежнему оставалось упрямым.
— Нипочему! — буркнул он. — Просто так, захотелось…
— Захотелось, да? — Вся фигура Антона выражала крайнюю степень растерянности, что говорить дальше, он явно не имел ни малейшего представления.
Турецкий решил, что самое время вмешаться в ситуацию, и поспешно выбрался из машины.
— Привет, господа Плетневы, — подал он голос, подходя к воротам.
— А? — Антон слегка вздрогнул и поглядел в его сторону. — Привет, Саш… — он снова покосился на сына и добавил: — Сейчас Василий подумает и, вероятно, тоже с тобой поздоровается.
— Здрасте, дядь Саш… — пробормотал тот, но голову наконец поднял, вероятно углядев в Турецком возможного избавителя от отцовских нотаций. А Плетнев-старший внезапно оживился:
— Вась, вот смотри. Если тебе хочется побить кого-нибудь просто так, то почему бы тебе дядю Сашу не ударить?
Александр Борисович перехватил просительный взгляд Антона и едва заметно кивнул тому.
— Или ты, может, боишься того, кто тебя сильнее? — продолжал Плетнев напирать на трудновоспитуемого потомка.
— Ничего я не боюсь, — хмуро буркнул Васька. — Это все понарошку, методы воспитания. Если я сейчас его ударю, он мне не ответит, а ты скажешь: потому что нельзя бить слабого.
Он с откровенным презрением посмотрел вначале на отца, а потом на тоже моментально растерявшегося от такой недетской проницательности Турецкого и отвернулся. Надо сказать, что Александр Борисович сориентировался в ситуации быстрее.
— Вот и хорошо, что ты это знаешь, — заявил он. И хотя в ответ ожидалось им как минимум молчание, а как максимум хотя бы что-нибудь не слишком изобличающее растерянность обоих мужчин перед юным нахалом, Турецкий вслед за Антоном радостно вздрогнул, когда за его спиной раздался голос его жены:
— Привет! И ты, Шурик, здесь? — Никто из троих не слышал, когда она подъехала и успела припарковать машину позади синего «пежо» мужа, но видеть ее рады были все.
