Возглавив станичных казаков, брат призвал Олега не светиться со своими «командировками». Тот как раз только купил машину, подержанную «тойоту», которую холил и лелеял. Но, ухлопав на нее все деньги, Олег собирался отправиться в очередной вояж, чтобы пополнить свой кошелек. И совсем некстати брат вдруг изменил свои взгляды на жизнь. Он-то ладно, если ему так дороги казачьи обычаи и он решил поиграть в новые игры, нехай себе играет. А Олежка привыкать к новой жизни не хотел, скучной она ему казалась. Но старшой есть старшой, пришлось подчиниться. Брат внушал ему, что быть казаком — почет и уважение, что теперь каждый станет перед ними шапку ломать. Они наведут порядок, менты у них по струночке ходить будут. Разбогатеют, станут первыми людьми в станице. Олег относился к словам брата скептически. Может, и не брешет, действительно разбогатеют. А то, что уважать стали, — он это уже заметил. Девки и бабы по дворам прятались, мужики здоровались, хмуро глядя на них исподлобья, когда казаки верхом на хороших конях носилась по узким улицам, поднимая тучи пыли. Устраивали смотры на бывшем колхозном поле, превратив его общими усилиями в плац. Какие-то деньги действительно появились после нескольких «чисток» небольших воровских банд. Но почему-то эти деньги оседали у братана, он не спешил делиться с казаками. Вскоре в центре станицы на месте старенькой хибарки бабки Веры Красновой, которую схоронили соседи, потому что родня ее перемерла еще раньше, возвысился дворец Куренного-старшего. А тут еще беда приключилась. Вздумалось Олегу покатать своих дружбанов на машине. Предварительно напились, возлияние было щедрым — у Романа Кулакова жена родила, вот и отмечали появление нового члена казацкой семьи. Потом в машину набилось человек семь, катались по темным улицам, горланя песни. Олег решил выехать на простор, очень хотелось, чтобы машина не тряслась по кочкам и рытвинам, а катилась по гладкому шоссе. По дороге отхлебывали из одной бутылки, потом из второй… Кто им счет вел, когда было так весело и дух захватывало от скорости и наслаждения, что он сидит за рулем своей машины! Короче, когда надумали поворачивать назад, Олег не справился с управлением и машина врезалась в одинокое дерево, которое стояло над дорогой и помешало развороту. Хорошо, что все целы остались. Виновник торжества только руку сломал, когда вылетел из машины. Остальные отделались шишками да синяками. И вот машина теперь требует капитального ремонта. А где деньги взять? Хватило только, чтобы заплатить водителю грузовика, он как раз мимо проезжал, вошел в положение и отбуксировал машину в станицу под пьяные комментарии казаков и ругань Олега. Потом, конечно, от брата досталось. И отец позорил, за чуб таскал по всей хате. Мать плакала, представляя, чем могла закончиться эта поездка. Даже дед что-то с печки выкрикивал про казачью честь.
Олег смириться с потерей машины не мог. Он стал втихаря от брата заниматься привычным ему делом — как выпадали несколько свободных дней, устраивал набеги на проезжающие через Тихорецкую поезда. Каждый раз подсаживался в разные поезда, чтобы не примелькаться проводникам. Копил сначала на ремонт машины, потом решил, что когда-нибудь сможет себе позволить новую, покруче. И вообще — аппетит рос, ему казалось, что денег недостаточно всегда. На посулы брата надежды мало, он уже понял, что многие его обещания — сплошная туфта. Какая-то мелочь ему перепадала, но разве это деньги? Все чаще вспоминал Кольку Кривого в ладно сидящем костюме и его шикарный чемоданчик.
А тут и Колька заявился в станицу — такой же понтовый, навороченный. Стал хвалиться, что собирается купить себе тачку на полном фарше. Олег слушал и не знал, верить или нет. Но дружбан завел разговор о том, как можно враз разбогатеть без особого риска и усилий. Олег слушал и мотал на ус. К той поре Кривой разведал, откуда к хозяину ювелирных магазинов грузину Шалве поступает золото. Олег поразмыслил и решил смотаться в неблизкие края, аж в город Первоуральск. Брату сообщил, что есть идея, сулит очень богатый улов, но разобраться надо на месте. Поэтому с месячишко он потолкается среди нужных людей. С тем и отбыл.
Все сложилось как нельзя лучше. Удачливый Олег из первых рук узнал о грядущей добыче, которой вовсе не собирался делиться с братом. Тот и так не бедствует. А по дороге обратно не удержался от своей ребячьей шалости — пошерстил в карманах московского рогоносца, которого особо и спаивать не пришлось, он и так уже был пьяный в мясину. Добыча досталась не ахти, зато мобильный у москвича был на загляденье, Олегу такие еще не встречались. Видать, очень дорогой, из последних моделей. Не зря говорят: Москва — самый дорогой город. Сколько там этих цацек, не счесть. Может, пора уже перебираться на столичный уровень?
Совсем стемнело, когда Турецкий решился наконец выйти из укрытия. Крупные звезды высыпали на темном небе, на улицах было безлюдно. В окнах горел свет, но народ сидел по домам. Турецкий держался поближе к заборам, чтобы в случае чего слиться с ними. Цивилизация не коснулась этих мест — ни единого фонаря. «И как тут люди живут?» — удивлялся Турецкий, хотя такая темень ему была на руку.
Впереди возникло бледное пятно. Подойдя поближе и приглядевшись, Турецкий понял, что перед ним стоит машина, которая нынче днем подъезжала к отделению милиции. Прицепа уже не было. Оно и понятно — коня подарили, прицеп вернули тем, у кого брали. У дороги стояло неприглядное одноэтажное здание с вывеской «Кафе „Лиман“, тускло освещенное единственной голой лампочкой. По затрапезному виду вывески Турецкий сделал вывод, что она не обновлялась с советских времен, и, понимающе кивнув себе, тихо сказал:
— Ага, отдыхаем, значит… Ну ничего, у меня времени вагон, подожду тебя, казачок, а там разберемся.
Он выбрал удобное для наблюдения место за густым кустом, сел на траву и поежился: ночь была прохладной. А курточка осталась в вагоне-ресторане. Скорее всего, у нее уже новый хозяин. Нащупал и сорвал какую-то травинку и стал задумчиво ее покусывать. В животе урчало от голода. За последние дни поесть удавалось нечасто. Рано утром ему принесли в камеру тарелку с овсяной кашей на воде и ломоть черствого хлеба. Днем он погрыз сырой початок кукурузы. Если бы не опасения, что его увидят с дороги, можно было бы развести костер и запечь десяток кукурузных початков. Но дым от костра мог его выдать. Турецкий вспомнил, как наворачивал позавчера в вагоне-ресторане, и сглотнул слюну. Если бы не такая темень, он бы совершил небольшой набег на ближайший сад. Представил себе наливные яблочки, сочные груши и снова сглотнул слюну. А в огородах, наверное, и помидоры, и сладкий перец… Блин, как жрать хочется… А из полуоткрытого окна кафе, как назло, слышались оживленные разговоры, и Турецкий чутким ухом уловил звон посуды. Он ожесточенно стал жевать траву, время от времени сплевывая прожеванное. Хорошо бы подобраться поближе, послушать, о чем так оживленно говорят мужики, среди которых находился Олег, он в этом не сомневался. Но сразу отогнал заманчивую мысль — окна выходили в пустынный двор, ясный месяц сиял, как начищенный, все просматривалось, как на ладони.
На окне висела цветастая занавеска, которая скрывала от него посетителей. Видит око, да зуб неймет — неожиданно вспомнил он поговорку. А тут и око не видело, и на зуб нечего было положить…
21
Четверо казаков, которые днем торжественно прибыли поздравлять начальника милиции, расслаблялись за накрытым столом в придорожном кафе. Свою казачью одежду сменили на обычную, как они любили говорить — цивильную, и теперь с удовольствием проводили время. Батарея бутылок водки и нехитрая закуска — в этом и заключалось их представление о приятном отдыхе. Официантка Зина крутилась как белка в колесе, потому что казаки решили, что за свои деньги они заслужили особенного внимания.
