Бабка опять загремела, уронила на пол крышку от кастрюли. Старая совсем стала, все из рук валится. Ни поспать, ни помечтать не даст. Но запах чего-то вкусного уже доносился из кухни. Хочешь не хочешь, вставать придется. Он сердито натянул домашние штаны и вышел на кухню.
— Ну шо ты тут гремишь спозаранку? Людям спать не даешь! — отчитал он ее для порядка, хотя и знал, что все без толку. У старой уже руки как крюки, все роняет. Ну и спала бы, пока он на работу не уйдет. Нет, ей надо внука проводить, долг свой исполнить, раз уж заменяет ему мать…
— Ой, Петюнчик, не серчай на меня, старую. Я ж для тебя стараюсь. Ось умойся да сидай скорее покушать. А то опять убежишь голодный, ще якусь хворобу на свой желудок заработаешь.
Это у нее такая заморочка — обязательно накормить внука перед работой. И сам бы справился, съел бы шматок сала с хлебом да лука головку — и все дела. Да вот не лежится ей…
Пока Петро фыркал на улице, обливаясь холодной водой из колодца, бабка уже накрыла на стол. Порадовала его сегодня блинами. Он страсть как любил блины, но у бабки больные ноги и стоять долго у плиты она не могла, уставала. Поэтому блины затевала редко.
— О, спасибо тебе, бабка, хоть не зря кастрюлями гремела.
— Та молоко кипятила, холодильник опять не работает… — стала оправдываться бабка. — Урчит, урчит, а не заводится. Я его вже и толкала, и розетку проверяла — никакого толку.
— Выкидывать его пора, твой холодильник, — посоветовал Петро с набитым ртом.
— Выкинуть не трудно, да где ж новый взять… — вздохнула та.
Да, на новый холодильник Петро еще не заработал. Он задумался, уже несколько дней обдумывал предложение своего напарника. Дело было опасным, но сулило хороший куш. Там не только на холодильник хватило бы.
Бабка суетилась, наливая чай, уронила на пол чашку. Слава богу, не на половицу, а то бы раскололась. Хорошо, что все полы застелены домоткаными дорожками. Он не успел даже прикрикнуть на старушку, как та уже подняла чашку и налила в нее кипяток.
— Старая я, безрукая, все у меня из рук летит, — пожаловалась она и наконец уселась напротив внука.
— Ешь, бабка, шо ты все бегаешь да бегаешь… — Петру стало ее жалко. Бабке уже скоро восемьдесят, а с тех пор, как его мать с отцом уехали на заработки в Уренгой и уже три месяца от них ни слуху ни духу, тянет на себе все хозяйство.
В распахнутое окно донеслись звуки подъезжающей машины.
— О, за тобой уже Степка приехал, — бабка выглянула в окно. — Може, с собой захватишь блинков? Угостишь свого приятеля.
— Та не, бабуся, не надо. Мы сегодня в другом месте угощаться будем, — отмахнулся Петро и пошел одеваться.
Степан сидел за рулем и курил сигарету, стряхивая пепел в окошко.
— Ну шо, братан, надумал? — поинтересовался он у Петра, когда тот залез в машину.
— Та надумал. Я согласен. Деньги нужны — холодильник сломался, даже молоко бабка кипятит, шоб не скисло.
— Молоко надо пить парное, от своей коровы! — нравоучительно изрек Степан, заводя мотор.
— Та де ж корову узять? Продали, когда родители уезжали. На билеты нужно было, с собой что-то взять… Приходится молоко у соседей куплять.
— Провернем дельце, и на корову скопишь.
— Ты мне прямо золотые горы обещаешь. А ну как попадемся? — Хоть Петро и согласился на предложение Степана, опасения у него все-таки оставались.
— Если бы дело было опасным, столько народу не подключили бы. Я ж тебе говорил, мне надежный человек предложил. Не мы одни будем.
Всю дорогу до отделения милиции они обсуждали предстоящее дело, потом день рождения Дмитрия Ивановича и грандиозную попойку, поучаствовать в которой оба сильно рассчитывали. Но не успел Петро зайти в родное отделение, как его огорошил лейтенант Кирик.
— Сейчас, Волохов, поведешь вчерашнего задержанного, нехай поработает на улице. Заместо прогулки, — прогоготал он. — Нечего ему хлеб задаром жрать, забор надо красить. Как раз подарок Дмитрию Ивановичу будет. А то вид у него из окна нехороший, краска давно облезла. Да автомат возьми, мало ли шо. Москвичи — они похлеще наших бандюков будут, у них размах шире… — Он криво улыбнулся и ушел.
Петро получил автомат, мрачно расписался в замызганной тетради и пошел за москвичом. Дежурный вывел задержанного и сдал его Петру.
— Забирай его с глаз моих долой, всю ночь колобродил, поспать не дал. Требовал отвести его к начальнику. Ну шо за человек? Посадили, так сиди и не рыпайся, пока распоряжения не будет! — Он с укоризной уставился на Турецкого. Тот злобно сверлил его взглядом.
— Ну вылитый бандюга! — подвел итог дежурный, неодобрительно рассматривая побитое лицо Турецкого — в ссадинах и синяках, с трехдневной щетиной.
— А мы его зараз приспособим для работы, — утешил его Петро и подтолкнул дулом автомата Турецкого под ребро. — Давай шагай, столичный фраер!
На улице Турецкий невольно на мгновение закрыл глаза — яркое солнце ослепило его. Петро заметил это и ехидно поинтересовался:
— Шо, не нравится наше солнышко? Ничего, попривыкнешь, позагораешь, пока забор красить будешь.
Он удобно устроился на колченогой табуретке, привалившись спиной к забору, и разложил на коленях журнал. Раз нельзя сразу приступить к гулянке, хоть получит удовольствие. Солдат спит — служба идет. Расслабиться тоже не вредно. Солнышко пригревало, кроссворд поначалу казался легким, он с ходу угадал три слова. На четвертом слове он застрял и перескочил на следующее.
Солнце припекало, и Турецкий лениво махал малярной кистью, накладывая очередной слой краски на стену отделения милиции. Вдоль стены стояли несколько ведер с краской. Турецкий устал и на мгновение опустил руку.
— Ну, чего застыл, як той памятник? Малюй дальше! — окликнул его сержант, оторвав взгляд от журнала.
— Дай передохнуть, — вздохнул Турецкий.
— Даю минуту! — взглянув на часы, разрешил конвоир.
Сержант положил автомат на колени, сверху примостил журнал и решал кроссворд с таким сосредоточенным видом, как пятиклассник сложную задачу по математике. Он даже губами шевелил и иногда что-то недовольно бормотал себе под нос. Время от времени поднимал голову и прислушивался к звукам застолья, музыки и грубого смеха, доносившимся из раскрытого окна.
— Гуляют… — вздохнул он завистливо. — А тут сиди с этим москвичом, шоб он пропал, — ворчал Петр. Опять опустил взгляд в кроссворд и медленно прочитал вполголоса: — Художник, рисующий на морские темы. Восемь букв, первая «мэ»..
— Маринист, — без энтузиазма подсказал Турецкий, которому до смерти надоело водить кистью по неструганым доскам забора.
Сержант старательно начал выводить буквы, негромко комментируя:
— Мо-ре-нист… Не пидходэ. А еще москвич… — пренебрежительно посмотрел он на Турецкого. — Так. Музыкальный инструмент, на котором любил играть Шерлок Холмс… Семь букв…
