Тот скатился по насыпи вниз. Один из мужиков не поленился, спустился с насыпи и еще несколько раз беззлобно пнул его ногой.
— Еще и брешет, с поезда он! Знаем мы таких — по ночам бродят, честных людей грабят. Не на того напал!
— Да ладно, оставь его, Петрович. Хватит с него. Поехали, времени нет.
Мужики ушли, под их ногами шуршала щебенка. Дрезина с лязгом тронулась с места и покатила, но Турецкий ничего этого не слышал. Наступила тишина, и только цикады нарушали ее, выводя свою звонкую ночную песню. Яркие звезды сверкали на черном небе. Турецкий лежал лицом вниз, не чувствуя горького запаха полыни. Издали донесся гудок…
Турецкий очнулся от грохота приближающегося поезда. Он раскрыл глаза и тут же закрыл их, ослепленный лучами солнца. Неожиданно прозвучавший гудок заставил его вскочить. Турецкий успел сделать несколько шагов от насыпи в траву. Совсем рядом, с грохотом и лязгом, проносился товарный состав. Голова болела, и ощущение тяжести в ней вызывало тоску. Когда последний вагон длинного товарняка наконец пронесся мимо, Турецкий начал ощупывать свое лицо, невольно кривясь от боли. Пальцы нащупали ссадины, одна скула припухла. Он вспомнил вчерашний вечер в ресторане, знакомство с Олегом. Потом провал в памяти. Уснул, что ли? И сколько же он проспал? Вспомнил, как выскочил из вагона и погнался за мужиком, приняв его за Олега. Потом его за что-то лупцевали какие-то мужики, от которых сильно разило мазутом. А-а-а, ремонтные рабочие… Ну да, он же врезал одному, за кем гнался. А тот позвал на подмогу своих друзей. Если бы Турецкий не пил так много последние два дня, запросто успел бы запрыгнуть в вагон. Сволочи… он же сказал, что обознался. А они вчетвером на одного… Никакого сочувствия человеку, попавшему в беду.
Турецкий сел на щебенку и задрал штанину джинсов, разглядывая лиловый синяк на колене. Вот почему нога так болит. Он же еще умудрился коленом об рельсу стукнуться. Хорошо, что коленную чашечку не сломал. Нога болит, но раз он смог стоять, пока провожал взглядом товарняк, то и ходить сможет, наверное. Кстати, а идти-то куда? Куда его вообще занесло?
Турецкий огляделся. Ни хрена себе! По обе стороны железнодорожного полотна одна полынь, никаких признаков людей или жилья. Разве что подсолнухи поодаль оживляли унылый пейзаж. Целое поле подсолнухов повернуло свои золотистые головы к солнцу и стояло плотной недвижимой стеной. Ни дуновения ветерка. Терпкий запах полыни вызывал легкую тошноту. Что-то раньше от запаха травы его не мутило. Наверное, это с перепоя… А может, у него сотрясение мозга? А что? Вполне возможно. Он вспомнил, как от удара одного мужика свалился с насыпи. Наверное, ударился головой об камни. И голова трещит неспроста… Правда, и с перепою тоже бывают головные боли. Тем более что врачи же ему советовали не пить. А как не запить, если в последнее время не жизнь, а сплошной мрак?
Турецкий взобрался на насыпь, увидел вдали серое полотно пустынной асфальтированной дороги. Ну что ж, вот и первые признаки цивилизации. Если есть дорога, куда-то она должна его привести. К человеческому жилью. Такой нехитрый вывод подсказала первая разумная мысль за это утро. Если вспомнить события прошлой ночи, могло быть и хуже. Его запросто могли убить, но он жив и даже в состоянии идти. Хотя избитое тело болит, голова трещит, и вообще — не жизнь, а сплошное дерьмо.
Турецкий в этом убедился, когда вышел на дорогу. Нога болела, но, если ее немного приволакивать, боль была терпима. Справа от дороги тянулись все те же подсолнечные поля, слева — жиденькая роща, солнце светило в лицо. Куда он идет, совершенно непонятно. Зато он знает, что идет на восток. Хоть какой-то ориентир появился. Он вспомнил совет отца, который ему, еще мальчишке, говорил, что в незнакомом месте всегда надо определить свое нахождение. Хотя бы относительно к солнцу. С тех пор Турецкий много раз бывал в незнакомых местах, но то были вполне цивилизованные места — со своими вокзалами или аэропортами. С указателями и стрелочками. С людьми, у которых можно было спросить нужное направление. А тут пустыня какая-то, он идет уже двадцать минут, и хоть бы кто повстречался. Зачем же тогда проложили дорогу?
Не успел он разозлиться окончательно, как услышал за спиной шум мотора. Его догоняла какая-то машина. Турецкий остановился и замахал рукой, но машина пронеслась мимо. «И эти сволочи!» — подумал он с обидой. Правда, их тоже понять можно. Наверное, у него тот еще видок. Но хотя бы остановились, поинтересовались, что с человеком! Гады…
Турецкий попытался отчистить джинсы от грязи и пыли. Но без воды привести себя в божеский вид нечего было и думать. Он поплевал на ладони, кое-как отскреб грязь, но следы мазута на рубахе не отчистишь. Рукава рубашки были в черных разводах, за версту видно. Это его ночные обидчики постарались. Когда за руки его держали, сволочи, чтобы он свой поезд не догнал. Турецкий выругался вслух, но легче не стало.
Он брел по обочине, пыль поднималась и оседала на туфли, солнце начало припекать. Вот какой-то поворот… Дорога идет к горизонту, и никаких признаков жилья, гляди не гляди. Зато над дорогой возник покосившийся столбик указателя, и на нем даже что-то написано. Видимо, в этом указателе давно уже никто не нуждался, начало надписи заляпано грязью. Сохранился остаток надписи: «…ская 3 км», и стрелка, повернутая направо. Турецкий сорвал охапку травы, поплевал на нее и тщательно вытер указатель. Появилось полное название населенного пункта — «Новоорлянская». Турецкий прочитал и нервно рассмеялся. Название селения звучало вполне оптимистично. Не какая-то «Болотная», или «Свиногорье», или того хуже — «Гнильцы». Он слышал и такие, а тут чуть ли не иностранное название, похоже на «Новоорлеанская». Как орлеанская дева Жанна д’Арк. Только Новый Орлеан в Америке, а Орли во Франции. Какая чушь лезет в голову, когда она сильно побита, да к тому же отравлена алкоголем… Но если он ориентируется не только по солнцу, но и в географии, значит, дела не так плохи.
Турецкий свернул направо, как советовал указатель. Может, невзирая на запущенный вид ориентира, на какое-то селение он в конце концов набредет? Асфальт остался позади, а вместе с ним напоминание о возможном существовании цивилизованной жизни. Солнце теперь не слепило глаза. Вдоль дороги выстроились молодые деревья. Сквозь пожухлые от жары листья солнечные блики мелькали, как в детском калейдоскопе, когда картинка еще не сложилась и ждешь ее, как появление чуда.
Чудо явилось в виде поселка городского типа. Он возник неожиданно за очередным поворотом. Рядом с двухэтажным домом современной постройки, украшенным причудливой лепниной, вдоль улицы стояли давно не беленные хатки, у некоторых был совсем запущенный вид. Появилась заасфальтированная узкая дорога. Сквозь глубокие трещины она проросла травой и полевыми цветами. Поселок знавал и лучшие времена, но, видимо, это было очень давно. Потому что дорога вскоре закончилась. И опять он загребал ногами пыль. Печать запустения особенно бросилась в глаза, когда он вышел на небольшую площадь перед магазином. Ни людей, ни машин. Но отголоски какой-то жизни доносились — кудахтанье кур, гогот гусей, мычание одинокой коровы, залаяла собака, ей ответила еще одна. Женский голос велел им заткнуться, загремела железная цепь. Наверное, обиженная собака ушла в будку. Или наоборот — подбежала к хозяйке просить прощения. Зато рядом с магазином Турецкий заметил колонку, к которой бросился, как жаждущий путник, который несколько дней бродил по пустыне под палящим солнцем. Он жадно припал к ледяной струе, пока не заболели зубы. Умыл лицо, ссадины сразу же заныли. Но ощущение свежести немного подняло его настроение. Это даже хорошо, что никто его сейчас не видит. Турецкий не сомневался, что перепугал бы любого, кто появился бы на его пути: он подозревал, что лицо его, мягко говоря, не совсем в порядке. Не станешь же объяснять, что ты не бандит, который удачно ушел от погони, а, наоборот, работник правоохранительных органов? Теперь уже бывший… Турецкий влажной рукой пригладил волосы и тут же вспомнил, что в скудном списке его личного имущества помимо носового платка имеется и расческа, и тщательно причесал волосы. Бомжи и беглые бандиты вряд ли так тщательно ухаживают за своей прической…
