Сначала тон Жениных писем был отчаянный — никакого интеллигентного окружения, все учителя — сельские отсталые тетки, у которых одно на уме — побыстрее отчитать уроки и бегом в свои поля-огороды. Через месяц сообщил, что интеллигенция все-таки есть: молодой учитель труда, страстный книгочей, и местный фельдшер, помешанный на гигиене. Он даже составил план лекций, с которыми собирался выступать перед населением в местном клубе. Уговаривал Женю писать стихи о пользе гигиены в быту, чтобы таким образом иллюстрировать лекции подвижника-гигиениста.
Женька ужасался неустроенному быту, однообразной еде, бездорожью и отсутствию нормальных туалетов. Местное население по нужде бегало за плетеные низенькие заборчики, которые понастроили на задворках своих усадеб. Это было крайне неудобно, потому что по ту сторону заборов справляли нужду его ученицы. Так что Женя не поленился и пристроил с трех сторон еще по стеночке: получился премиленький домик, но без крыши. Хозяйка водила соседей показывать новомодное архитектурное сооружение в своих владениях. Народ почему-то смеялся… Директор школы поселил его на квартиру к сторожихе, у нее Женька и столовался.
Через несколько месяцев он попривык к новой среде обитания и уже вполне оптимистично писал, что жить можно, все не так страшно, хотя местная жизнь убогая. Когда-нибудь напишет про этот период своей жизни книгу, а сейчас дай бог найти время, чтобы подготовиться к пересдаче выпускных экзаменов. Дело в том, что Женька терпеть не мог грамматику и лингвистику и такой предмет, как русский современный язык, на выпускном экзамене провалил. Заодно провалил и новейшую историю. Педагогику все-таки вытянул на «трояк». Русскую литературу сдал на «отлично». Так что на работу уехал без диплома, со справкой о том, что прошел курс обучения педагогического института. Справка давала право работать в школе, но считалось, что у него незаконченное высшее образование. Что его уязвляло. Летом он должен был поехать в Краснодар пересдавать свои двойки, и если ему улыбнется счастье, то и получить диплом. Лена опасалась, что такого счастья ему не видать как своих ушей. Поскольку русский язык как предмет он так и не полюбил, и в школе самовольно изменил программу: все уроки по языку заменил на литературу. Директор школы опомнился через полгода и не знал, что теперь делать. Ученики безнадежно отстали от программы по языку, зато все подряд полюбили Пушкина и Блока — любимых поэтов Жени. Полшколы начали писать стихи. В этом плане Полянская средняя школа обошла все краевые школы и занимала призовые места на конкурсах начинающих поэтов. Женя извещал Лену о своих успехах с гордостью и некоторым бахвальством.
Он уже планировал их совместное будущее, огорчаясь лишь тому, что после приезда Лены его ставку придется делить на двоих. В школе полагалась только одна штатная единица словесника. А если он к ней переедет, придется ее ставку делить. Не такие уж большие деньги они получали, чтобы их еще и половинить. Женя предложил выход: в его школе учительница пения уходила в очередной декретный отпуск, а Лена в далеком детстве закончила музыкальную школу по классу баяна. На уроках пения ничего такого особенного не требуется, наяривай себе на баяне да распевай песни про Чебурашку и голубой вагончик. А дети радостно будут подпевать. Хоть и шумно, зато весело. Пришлось Лене огорчить своего многолетнего поклонника и напомнить, что за эти долгие годы в ее сердце никаких изменений не произошло. К Жене она испытывает только дружеские чувства. А баян — напоминала она — возненавидела еще со времен учебы в музыкальной школе. И как только сдала последний экзамен, уговорила маму продать инструмент. Чтобы с глаз долой — из сердца вон.
А тем временем активизировался молодой милиционер Петя Волохов, оказывая ей всякие знаки внимания и норовя то ухватить за руку, то отнять портфель с учебниками, то подхватить сетку со школьными тетрадями, которые она несла домой на проверку. Зимой однажды подстерег и сорвал с рук варежки. Думал, побежит за ним и станет упрашивать, чтобы отдал. Наверное, хотел таким образом заманить ее к себе домой. Так он понимал ухаживание за девушкой. Но она ушла гордо и не оборачиваясь, злясь на этого придурка, а дядя Володя порылся в закромах и отыскал старенькие варежки своей жены — совсем еще приличные.
Петя ей совсем не нравился, но резко его отшивать она боялась. Что-то у него в глазах было опасное. И наловчилась избегать его, ныряя в первый же попавшийся двор, якобы поговорить с родителями об успеваемости их чада. Если они сталкивались в клубе, где директор школы любила проводить различные школьные мероприятия, вокруг нее всегда толпилась ребятня. А голосистые ученики кого угодно могли отвадить, поскольку любили говорить одновременно, перекрикивая друг друга. От их воплей, разносимых эхом по коридору клуба, закладывало уши.
Но больше Волохова она опасалась казака Сергея Ковальчука. Тот действовал более уверенно и нагло, своими ухватками показывая, кто хозяин в станице, и буквально преследовал ее, подстерегая в самых неожиданных местах. Однажды, криво ухмыляясь, заявил, что все равно ей никуда от него не деться. И пусть не строит такие испуганные глаза. У него самые нормальные намерения. Пора уже понять, что она станет его женой, как бы ни бегала от него. Потому что у нее в запасе год, не больше. В двадцать четыре девушки уже считаются старыми. И если будет так кочевряжиться, он тоже, может быть, перестанет обращать на нее внимание.
— А где твои женихи? — Сергей приложил ко лбу ладонь козырьком и обвел улицу орлиным взором. — Нет у тебя женихов. И не будет. Все меня боятся! — торжествующе добавил он.
Лена и сама его боялась, поэтому по вечерам никогда не ходила в клуб — ни в кино, ни на танцы. Боялась, что, если встретится с настырным и опасным кавалером в темноте с глазу на глаз, справиться с ним не сможет. Сергей Ковальчук был здоровенным, метра под два ростом. Так что лучше не рисковать. Хотя местные молоденькие учительницы приглашали ее повеселиться за компанию. В родном Краснодаре она не отказывала себе в удовольствии потанцевать в студенческом клубе на дискотеке, здесь ей это даже не приходило в голову. Где-то внутри постоянно жило ощущение опасности. Лена знала: в станице происходят темные дела, дядя Володя не раз предостерегал ее, чтобы никуда вечерами не ходила. В учительской иногда вполголоса обсуждали криминальную обстановку в округе. Но все сходились на том, что свои подозрения и версии лучше держать при себе. Если милиция делает вялые попытки навести порядок, и ей это почему-то не удается, то что говорить о простых жителях? В станице трудно было что-то скрыть от чужих глаз. И поэтому опасных соседей жители знали в лицо.
Лена иногда пыталась поговорить с дядей Володей, выяснить, почему некоторых станичников надо избегать и какие за ними числятся грехи. Но он пресекал все ее расспросы. Только однажды, еще в прошлом году, пришел домой разъяренный, сорвал с себя милицейскую форму, сунул ее узлом в шкаф и долго мерил шагами комнату. Потом крепко выпил, а к утру, проспавшись, заявил, что ушел из милиции. Намекнул, что местные бандиты купили все отделение милиции на корню, а с такой милицией он не хочет иметь никаких дел. Лучше будет дома сидеть, на картошке и козьем молоке. Поэтому вечера она проводила с дядей Володей у экрана старенького телевизора, если не читала или не штопала его носки.
