— Какое сегодня число?
— Двенадцатое августа.
— Зачем вы это сделали?
Сержант заметно побледнел:
— Я не понимаю вопроса. Что сделал?
— В ночь с воскресенья на понедельник вы отсутствовали. Когда вы вернулись в расположение части?
— В восемь утра.
— Где вы проводили время?
— Дома у родителей.
— Девичья фамилия вашей матери?
— Семина.
— В кого вы стреляли прошедшей ночью?
— Не понимаю вопроса. Я ни в кого не стрелял. Словно не слыша его, старший лейтенант продолжала, не спуская глаз с экрана осциллографа:
— Ваш размер ноги?
— Сорок третий. А зачем это?
— Здесь вопросы задаю я. Вы стреляли в генерала Свентицкого?
Лечащий врач сказал, что Андрей Владиславович потерял много крови и поэтому сейчас очень слаб. Турецкий пообещал не злоупотреблять расспросами.
— Задам самые необходимые. Следствием сейчас все делается в его интересах. Сами же видите, произошло второе покушение. Если преступника не остановить, он вообще будет охотиться, пока не достигнет своей цели.
— Генерал знает преступника? — недоверчиво спросил доктор.
— Вполне возможно. Во всяком случае, ему известно, чего следовало опасаться.
Свентицкий лежал на спине, до подбородка укрытый простыней. Он был до того бледен, что его крупная голова казалось высеченной из мрамора. Лицо оживляли лишь серо-голубые глаза. Обычно у больных такие глаза кажутся мутными, как у вытащенного из воды судака, а у него, напротив, — до прозрачности светлыми.
Поздоровавшись, Турецкий спросил:
— Андрей Владиславович, вы сами подозреваете кого-нибудь в покушении?
— Лежу, мучаюсь в догадках и ни на ком не могу остановиться.
— Тогда, чтобы не тратить время, я сразу возьму быка за рога. На данный момент у следствия существуют три основные версии. Во-первых, говорят, в армии вы были излишне принципиальны и не прощали подчиненным никаких прегрешений. Что бы вам ни сулили, доводили дело до суда.
— Трудно представить излишнюю принципиальность. Я не стриг всех под одну гребенку. Порой попадались отъявленные мерзавцы. Но чтобы схватиться за оружие и стрелять?..
Свентицкий говорил медленно и тихо.
— Хорошо, если это окажется ложный след. Все же таких, пострадавших от вашей принципиальности, придется проверить. Вторую версию подсказал ваш помощник полковник Шапорин, с которым мы встречались. Она связана с помещением для фонда «Рукопожатие».
— Это более вероятно.
— Нужно будет припомнить фамилии людей, с которыми вы сталкивались на этой почве. Не сейчас, — остановил раненого Александр Борисович, заметив, что тот приготовился говорить. — Через день-другой к вам зайдут сыщики из нашей бригады, им и расскажете. Меня же интересует третья версия, которую поручено разрабатывать мне. В вашей домашней коллекции старинных вещей имеется церковная чаша — потир.
— Есть такая, — подтвердил Свентицкий.
— Не сомневаюсь, что к вам она попала самым обычным путем.
— Купил.
— Я так и думал. Однако дело в том, что этот потир украден из Челноковского краеведческого музея. Сейчас вокруг подобных грабежей поднялся настоящий бум.
— Видимо, с Эрмитажа началось.
— Да. Теперь все музеи надеются на возврат похищенных экспонатов. Новые хозяева станут возвращать сомнительные приобретения, и, безусловно, милиция сможет по цепочке установить грабителей. Им светят немалые сроки. Они могут предупредить события — убрать людей, способных дать информацию.
— Я могу только сказать, у кого купил. Я понятия не имел, что потир краденый.
— Это само собой. Где вы его купили?
— В Самаре, когда там служил. У некоего Сергея Ивановича, кажется, его фамилия Козорезов.
— Он где работал?
— Пенсионер. Я познакомился с ним в антикварном магазине. Знаете, как это случается? Я что-то спрашивал у продавца, он случайно услышал, подошел, мы разговорились. Так и познакомились.
— В принципе, чужие разговоры случайно слышат только в детективных романах. Когда он продал вам потир?
— Незадолго до моего отъезда из Самары. Примерно три года назад.
— Он знал, что вы собираетесь переезжать в другой город?
— Кажется, я ему говорил.
— То есть секрета из своего отъезда не делали?
— Это не военная тайна, — улыбнулся генерал.
— Вы его адрес знаете? — Турецкий уже почувствовал, как его охватывает следовательский зуд — любимое, ни с чем не сравнимое состояние.
— Только телефон. Он где-то в микрорайоне живет. Я у него дома никогда не был.
— А телефон?
— Наизусть не помню. Дома есть, в записной книжке. Жена вам покажет.
— Иногда сложно разобраться в чужой записной книжке.
— Тут будет легко. Почерк у меня, скажу без ложной скромности, хороший, разборчивый. Книжки всегда лежат в одном месте. Найдет.
Глава 12 СЫЩИКИ НА РАСПУТЬЕ
— Повторяю свой вопрос, — строго сказала женщина, не дождавшись от Павла ответа. — Вы стреляли в генерала Свентицкого?
— Нет, нет и еще раз нет! — с надрывом выкрикнул сержант.
Его отчаяние ни в коей мере не смутило старшего лейтенанта. Женщина была по-прежнему спокойна:
— Вы можете описать внешность человека, стрелявшего в генерала Свентицкого?
— Я уже рассказывал об этом на допросе.
— Ничего страшного, если еще раз повторите.
— Зачем?
— Это важно.
Они сидели уже почти час. Старший лейтенант явно не рассчитывала, что сеанс займет так много времени. Она то поглядывала на экран осциллографа, то перелистывала какой-то пухлый справочник с таблицами, то что-то записывала в блокнот с разграфленными листами. Ее удрученный вид ясней ясного говорил, что сегодня попался крепкий орешек. Впервые за полгода интенсивной работы с допрашиваемыми полиграф выдавал такие замысловатые показания. Получалась одна характеристика с противоположными оценками. Это противоречило элементарной логике. Такие сумбурные выводы можно ожидать от человека, но уж никак не от беспристрастного аппарата.
— Все произошло настолько быстро, что я почти не успел его рассмотреть. Высокий и худой мужчина. Одет, как все работяги, в брюки и куртку. Сначала он бросил каску, потом скинул на ходу куртку. Что я еще могу сказать?
— Какого цвета у него волосы?
— Темные. Только не брюнет — шатен.
