— Ну, ладно, — вздохнул Турецкий, — с вами, господин младший юрист, все ясно, давайте сюда, я тоже читать умею, но в штанах у меня сухо, в отличие от вас… Господин Султанов, ничего не желаете сообщить мне по поводу этого человека? А вы, господа?.. Ну, как хотите. Тогда прошу ознакомиться, — и он положил перед Султановым постановление.
Тот посмотрел, а потом судорожно смял его в руке. Глаза его сверкали, излучая только неукротимую ярость и больше ничего.
— Зря, — спокойно сказал Турецкий, это копия, а оригинал здесь, — и достал из кармана сложенный вчетверо лист. — Однако должен предупредить вас, Вахтанг, пардон, Вартан, вечно путаюсь в именах, что эта ваша акция будет учтена, как отягчающее деяние.
Помощникам Султанова, кажется, надоел спектакль, который разыгрывал Турецкий, и они медленно и грозно двинулись на троих «гостей», полагая, что скорая расправа что-то изменит. А Петр обернулся к двери и стукнул в нее легонько костяшками согнутых пальцев. И дверь тут же словно оторвалась от косяка, распахнулась под напором нескольких человек в броне и с автоматами наперевес, которые ворвались в кабинет, подобно самуму, и в течение минуты уложили всех «горных орлов» мордами вниз на полу. Старший повернулся к Турецкому, но тот перевел его взгляд на Никишина.
— Он тут главный. У него и спрашивайте, что делать дальше.
Никишин стал бледнее того листа бумаги, который держал в руке Турецкий.
— Э-э, батенька, — присвистнул Александр Борисович, — да у вас и впрямь штаны мокрые, с чего бы, неужто от страха?
Никишин метнул взгляд на свои брюки, но увидел лишь насмешливый взгляд Турецкого. Щеткин издевательски захохотал, улыбнулся и Александр Борисович, укоризненно качая головой.
— Петя, проводи его, все равно толку никакого. Я думаю, мы его отправим вместе со всеми. А этих — пакуйте, ребята! — он показал на лежащих помощников Вахтанга. Сказал и сел на стул напротив хозяина. — Должен сообщить вам, гражданин Султанян, что на вас пришла ориентировка с вашей родины. Правоохранительные органы Абхазии убедительно просят Генеральную прокуратуру о вашей выдаче для проведения следственных мероприятий и судебного процесса. Возможно, для вас ничего нового в моих словах нет, но сообщаю, что Генеральная прокуратура склонна пойти навстречу абхазским коллегам, проявившим такую горячую заинтересованность. Ну, а с нашей стороны вам может быть предъявлено пока обвинение в организации убийств. А там — посмотрим. Вы разрешите, в соответствии с постановлением, произвести у вас в кабинете и, вообще, в ресторане обыск? Дома у вас сейчас начнет работать другая бригада. Вас отвезут под конвоем.
Вошел Щеткин.
— Петя, давай своих людей и понятых, начинайте, Вахтанг не возражает. Я правильно вас понял, Вартан Георгиевич?
Тот молчал, но глаза его метали молнии. Силен, однако… Турецкий мог себе представить, в каком страхе этот вроде бы неповоротливый и «мягкий» человек держал свою братву, если его взгляда боятся. Но ничего, это глаза боятся, а руки, как известно, делают…
* * *
Они стояли в аэропорту Шереметьево-2 в ожидании начала регистрации билетов на шестнадцатичасовой рейс в Париж. Дина все никак не могла наговориться с улетающей дочерью. А та была возбуждена и плохо слушала мать, крутя головой из стороны в сторону. Дина Петровна нервничала и боялась, что Людмила обязательно что-нибудь важное забудет. И упрашивала Ирину Генриховну посмотреть, проследить, ведь единственное дитя, и в первый раз за границу, да еще одна. Ирина успокаивала, говоря, что все однажды начинают в первый раз, а потом привыкают.
Турецкий с Филиппом вышли на улицу покурить. Но оба не курили, поговорить надо было.
— Так куда ты ее запрятал? — с улыбкой спросил Александр Борисович.
— Да никуда, разоружил там, поснимал «жучков», еще один обнаружил. Крепко дело было поставлено у Вахтанга. Его работа. И велел несколько дней не брать телефонную трубку, а сам звонил на «мобилу». Чувствует себя нормально, не знает, как благодарить.
— И ты тоже не знаешь? — иронически хмыкнул Турецкий.
— Я-то знаю, да вот Дина…
— Я понимаю тебя, а вот Плетневу удавалось сразу с двумя. По очереди, что ли?
— А как он?
— Да, по-моему, медовый месяц справляет, без всяких к тому оснований. К себе переехали. Ну да, у нас же — никого, недели на две…
— Башка не тревожит?
— Прошло. Как на собаке. Кстати, Костя звонил, сказал: будем выдавать.
— Ну и правильно, у нас своих бандитов достаточно. А как они решили с «оборотнями»?
— Передали в Управление собственной безопасности, пусть разбираются. Противно, Филя.
— Да, радости мало. Ну, пойдем, не забудь Нинке привет передать — от дяди Фили, если помнит.
— Уж тебя-то помнит, сколько раз ты моих выручал?
— Да считать разучился…
Объявили регистрацию, и недлинная очередь быстро пошла. Дина плакала, глядя на нее, зашмыгала носом и Ирина. Но Турецкий был, как всегда, непоколебим. Поднял сжатый кулак.
— Филя, не забудь совет!
— Есть, понял! — бодро отрапортовал он и легонько, почти незаметно, прислонился боком к Дине, взял ее за руку и с улыбкой посмотрел на нее, а когда улетавшие ушли за паспортный контроль и их потеряли из виду, Филя приобнял женщину за талию и на ее вопросительный взгляд сказал:
— Слушай, Динка, а не поехать ли нам с тобой в один кабачок и не выпить ли там за счастливый отлет наших дорогих друзей? Детей — в первую очередь?
— Меня Динкой звали в последний раз лет двадцать пять назад.
— Всего-то? Предлагаю временно вернуться на четверть века назад и посмотреть, что у нас может получиться.
Она долгим взглядом посмотрела ему в глаза, а потом тихо положила свою голову на его плечо. И у нее получилось хорошо, даже красиво, хотя Филипп Агеев был ниже Дины Петровны на полголовы. Но ведь получилось же!
