— Прикажите им выйти! — крикнул Турецкий. — А Романыч нам не помешает.
Когда остались втроем, Александр отвел Плетнева к окну, подальше от двери, и тихо спросил:
— Ну, как там, у тебя? Были попытки?
— Была одна. Я его уложил. Контролер удивился. И тогда я назвал Вахтанга, после чего все «скукожились», а пахан поманил пальцем: «Чего орешь?» И я ответил, что могу лично ему открыть имена тех, кто его сдал ментам. Все перестали меня замечать, такое ощущение, что Вахтанг для них страшнее атомной войны. Вы хоть что-то нашли на него?
— Ты помнишь, кто на тебя заявление накатал?
— Азеры, а кто еще?
— Читал невнимательно. Абхазы. А Султанов вполне мог быть до приезда в Россию Султаняном, например, армян в Абхазии полно. Я дал задание Максу. Теперь слушай. Мы сегодня официально приедем к тебе вместе с Юркой Гордеевым. Предъявим обоснование незаконности ареста. Но… погоди, не торопись. Если теперь ничего не угрожает, тебе, может быть, стоит немного подождать. Выпустив тебя на волю, мы рискуем вызвать новую волну непредсказуемых убийств, понимаешь? А когда ты — в изоляторе, и эти успокоятся. А тут мы их… Денек переждешь?
— Можно, — неохотно отозвался Плетнев. — А если появится гонец от Вахтанга? Я сказал: фамилии в обмен на мое освобождение. Но двоих-то они сами, похоже, замочили.
— Ничего, называй оставшихся. А мы тебя сами вызволим. Пусть он только носик покажет. Да, и еще, там Мила приехала, так что проблема с Васькой отпадает. Передачку принесем, и она тебя тоже навестит, как невеста. Вопросы есть?
— Пока нет.
— Тогда я пошел… — Встретив за дверью Никишина, сказал: — Мы обо всем договорились. Освобождение должно быть оформлено официально. Так что денек терпит. Он сказал, что сейчас в камере ему никто не угрожает. А сунул-то все-таки к уголовникам!
— Если б я знал…
— Прекрасно знал, не ври, Никишин. Что я, сам не следователь? Но ты мне сейчас за Антона головой отвечаешь, и я — не твой прокурор, запомни, у меня свои методы достижения полного взаимопонимания. Поэтому подумай, в какой он должен находиться камере. А то твоему прокурору мое появление сильно не понравится. Кстати, наручники мог бы тоже с него снять, ему ж незачем бежать, да и куда? Все, до встречи в следственном кабинете.
Никишин подумал, что гроза снова пронеслась мимо. А убийцу они намерены отыскать сами, это — хорошо. Что же касается наручников, то это не прихоть, а условие следственного эксперимента. А впрочем, куда ему бежать, он и сам не заинтересован. Можно попробовать и заслужить одобрение Турецкого. Надо же, черт возьми, чуть не вляпался с этой его «фальшивкой». Слава богу, тот не о том, видно, думал, хотя и генеральский свой норов чуток продемонстрировал.
Петр Романович сообщил, что свою работу закончил. И Никишин дал команду на выход. И вдруг дружелюбно подмигнул Плетневу, Антон даже успел подумать, что ему приснилось.
— Сними с него наручники, — сказал следователь конвоиру, и тот послушно расстегнул их на запястьях Антона.
Очень правильный совет, подумал Никишин, всю ответственность взял на себя Турецкий. Если что, ему же и отвечать. Он — старший, ему прокурор разрешил, вот пусть теперь сами и думают, если что не так повернется… А с камерой? Подумаем…
Они спустились во двор, где стояли милицейские машины с мигалками. Освобожденный Антон сам открыл дверь фургончика, в котором его привезли для проведения следственного эксперимента, и первым влез в него. За ним — конвоиры с автоматами, закинутыми на спину, и, наконец, эксперт-криминалист со своим чемоданчиком. Никишин сел в «Волгу». И они тронулись.
Эту вполне обыденную и непримечательную картину увидел мужчина в сером костюме, который разглядывал происходящее с противоположного конца двора. Там же, за купами высокого кустарника, стояла черная машина «Лада» восьмой модели. И когда милицейский караван поехал со двора, «серый» мужчина не выдержал и выругался — правда, негромко, чтобы не привлекать к себе внимание людей, главным образом старух, сидевших на лавочках у подъездов.
— Падлы менты! Суки продажные! — бессильно рычал «серый» и стучал себя по ладони кулаком. Ну, б… — из его щербатого рта вырвалась длинная и забористая матерщина.
Затем он сел в «восьмерку» и тронулся тоже, издали наблюдая за мигалками на крышах милицейских автомобилей. «Плетнева выпустили, — в бессильной злобе почти стонал „серый“. — Выпустили, гады вонючие! Наручники сняли!.. Ну, погодите у меня, я вам еще покажу! — и он резко развернул машину, помчавшись другой дорогой в центр.
А Никишин, по прибытии в прокуратуру, отправился к прокурору. Тот принял его сразу, без промедления, похоже, и сам волновался. Ну, особо докладывать ему было не о чем, но следователь, пока ехал, отыскал-таки для себя вполне проходной, с его точки зрения, вариант оправдания.
— Георгий Авдеевич, — начал он уверенно, — раз вы допустили к расследованию Турецкого как официальное лицо, я не мог вам противоречить, да, собственно, и предложение его было вполне приемлемым. Мы набрали на месте проведения следственного эксперимента множество отпечатков пальцев, которые теперь проверим по картотеке.
— Ты не юли, ты мне скажи, виновен этот Плетнев или нет? Разноса ожидать или благодарности? — с ехидной ухмылочкой спросил он.
— Прежде всего, мы договорились о полном взаимном сотрудничестве. Адвокат подаст прошение о пересмотре меры пресечения, мы рассмотрим и возражать, наверное, не станем… — Никишин выбрал наиболее мягкую форму взаимоотношений с Генпрокуратурой. — Я чувствую, что Плетнев и сам не возражает против тех мер, которые мы предприняли в его отношении. Я думаю, что пока он сидит у нас, убийства прекратятся. Тут явно просматривается определенная доля мести по отношению к нему. Но и полностью вины с него мы тоже снять не можем, алиби-то ни он, ни его коллеги так и не представили! Вот представят, тогда и… решим окончательно.
Все это Никишин рассказывал, стараясь притупить бдительность прокурора: он и договорился о сотрудничестве, и Плетнев пока тоже особых претензий не имеет. В общем, расследование продолжается.
И прокурор, видел он, кажется, готов был поверить. Во всяком случае, неприятных вопросов не задал, а просто буркнул:
— Ладно, иди работай. А что с Турецким сумел договориться, это — молодец. Ну, как я мог противостоять Меркулову, когда он звонит и на мой вопрос отвечает, что Турецкий фактически дал уже согласие вернуться на свою прежнюю должность первого помощника генпрокурора? Слушаюсь — вот и весь сказ… А ты поставь за ним опера.
— Обязательно, спасибо за совет. — Любит Георгий Авдеевич, когда его благодарят за помощь, и не скрывает этого, мягчает характером.
А в принципе сегодняшний провал со следственным экспериментом, иначе и не назовешь, Никишин вдруг увидел с другой стороны, и решил для себя, что Плетнев в расследовании фигура не главная, как бы того ни хотелось… известно кому. Сами прозевали Турецкого. Но ничего страшного нет, Плетнев-то еще сидит. А если опять в камере «пошалят», то… тут непредсказуемо. А главное, вины следователя — никакой.
