— Короче, я понял, уговорил он вас. Ну, сколько он вам заплатил, это для меня лично не имеет никакого значения, считайте, что я и вопроса этого вам не задал. Но меня очень интересует, где вы его устроили на ночь?
— В бельевой… — Дежурная совсем сникла. — Там электрики закончили и ушли… Диванчик есть, отдохнуть можно, я и сама иногда там…
— Понятно. А дальше что?
Она умоляющим взглядом посмотрела на него, но Петр промолчал. И она обреченно вздохнула.
— Я потом зашла, поздно уже совсем… просто взглянуть, как он устроился. А он сильный оказался, жилистый весь, где уж там было вырваться… И ведь кричать нельзя, позвать на помощь, сама виновата, вот и… так получилось.
Щеткин невольно хмыкнул, глядя на ее расстроенное, но, видимо, не слишком, печальным воспоминанием озорное, милое личико. Потом, благо позволяла обстановка, совсем близко наклонился к ее покрасневшему ушку.
— Настя, а как он, ну… в смысле мужчина-то?
И она вспыхнула. И словно сжалась как-то, уменьшилась в своих и без того невеликих размерах.
Вот так… ей бы не в гостинице — пусть даже и в отеле! — работать, а в детском саду. Терпеливой и податливой воспитательницей. И детей до полуночи нянчить, про которых «добрые» папаши забывают, а после щедро «благодарят» ласковую нянечку, которая не любит поднимать ненужный шум. Все верно…
И, вообще, как интересно получается! Для той несчастной Эвы — говорил ведь Саша — этот тип был навязчивым и неприятным пожилым человеком, почти стариком, а для Насти, смотри-ка, — чуть ли не подарок.
— Ну, — продолжал улыбаться Щеткин, — не жадный, не обидел? Как говорится, больно-то не сделал?
— Да нет… — смущенно пробормотала она. — Грех жаловаться… Да ведь и понять можно, давно, говорил, с женщинами… не встречался, все дела отнимали…
«Можно понять, да… — сказал себе Петр. — И по заключению судебного медика никакого насилия там, в номере Эвы, не было. А если этот тип и имел какие-нибудь предварительные намерения, то, видимо, полностью осуществил их в бельевой с помощью дежурной по этажу. Тот же Саша сказал, — себя, конечно, оправдывая, — что перед Эвой никакой нормальный мужик не устоял бы. Все объяснимо…»
— Меня теперь, конечно, уволят… — неожиданно прошептала Настасья. — Он так и сказал утром, когда подошел.
— Не торопитесь, Настя, никто вас никуда не гонит. А вот как он вам это сказал, повторить можете?
Она глубоко вздохнула, словно набираясь сил.
— Он сказал, что скоро в гостинице может подняться большой шум. Но я ничего не слышала и ничего не видела, и поэтому говорить мне не о чем. И лучше всего молчать, рта не открывать. Очень сердито сказал, даже зло, я испугалась. А если возникнут вопросы, то он велел отвечать только о том, про что сам мне говорил. И еще я должна была, как только закончится смена, немедленно уехать домой, а лучше к какой-нибудь подруге, не задерживаясь в гостинице. Иначе мне будет очень плохо. Он так сказал это, что я по-настоящему испугалась. И даже домой не поехала…
— Я так и подумал, — серьезно заметил Петр. — Вспомните, когда вам приходилось в течение дня не раз, наверное, покидать свое служебное место, он оставался возле вашего стола?
— Сидел… Но ничего не просил, не спрашивал… Он правда ждал кого-то и не хотел пропустить. Но так и не дождался, я поняла. — Она поежилась, как от резкого, холодного ветра.
— Я только повторить могу, успокойтесь, — Щеткин осторожно похлопал ее по руке. — У вас, Настя, своя жизнь… ваше право… Жить с кем угодно и как угодно. И потом, вы ж действительно ничего не знали.
— Но почему вы считаете, что он может иметь отношение?.. — Тревога снова «пролилась» из ее глаз. Казалось, еще миг, и она по-настоящему расплачется от обиды.
— А я не считаю. Я знаю, что он и есть тот самый убийца, которого мы разыскиваем… Вы паспорт его видели?
— Нет… хотя он показывал. Но мне-то зачем? Если б он поселился, ну, тогда еще… Но он сказал, что остановился в «Октябрьской», а это — на той стороне, в Заречье, далеко. Он же не мог упустить товарища, который должен был ему крупную сумму, и по торопливости и занятости своей не стал бы ждать. А тот-то как раз и должен был приехать к женщине из тридцать первого. А когда появился молодой человек, я указала на него Анатолию Марковичу…
— Как вы сказали? — Петр решил, что он ослышался.
— Анатолий Маркович. Он бизнесмен, из Риги.
— А-а, ну, и что?
— Он отложил свою газету — на латышском языке, наверное, я посмотрела, — взглянул вслед и сказал, что этот человек его не интересует. Тот, которого он ждет, постарше, его ровесник.
— А сколько лет, по вашему мнению, этому Анатолию?
— Ну, близко, возможно, к шестидесяти, я думаю, — почти уверенно ответила женщина. — Или он прикидывается, а сам моложе. Вот только лицо…
— А что с лицом?
— Так ведь на Севере жил, обветренное. Как засушенное. Вот оно — неприятное.
«Ну да, газеткой бы прикрыть и — ничего…»
— А где находится бельевая, можете мне показать?
— Конечно, пойдемте! — подхватилась дежурная, которой сидеть и отвечать на вопросы следователя было, разумеется, не слишком приятно, а так хоть какое-то действие.
И они прошли по коридору в глубь здания. Щеткин обратил внимание и на то, что тридцать первый номер находился наискосок от служебной комнаты, и, приоткрыв здесь дверь, можно было спокойно, не будучи замеченным, наблюдать за дверью полулюкса. Очень удобная позиция.
— Он сам просил поместить его сюда?
Настя на миг задумалась.
— Кажется, я хотела прикинуть, где его можно пристроить на ночь, чтоб начальство или охрана не видели, а он подсказал. Ну да, точно. Говорит, а может, там вот, в бельевой? Мне ж только голову к чему-нибудь приткнуть.
«Все правильно, вот он и „приткнул“. Но только „прокололся“ со временем, не заметил ухода Саши, но вполне мог услышать телефонный звонок в номере у Эвы. Саша говорил, что он долго держал „вызов“, пока женщина не проснулась и не взяла свою трубку. По всем прикидкам получается именно так.
— А он, этот гость, перчатки какие-нибудь при вас не надевал? Из кармана не вытаскивал?
— Нет. Не видела. Он в пиджаке был, и куртка еще в руках. А зачем перчатки?
— Просто спросил. Женщину-то задушили в перчатках. Чтоб следов не оставлять.
— Ой, страсти какие! — На ее очередной испуг было жалко смотреть.
— А тот, который молодой-то, он к вам подходил? Спрашивал про гражданку из Риги? В каком номере она живет, или что-то другое? Он видел этого… пожилого?
— Нет. Он просто сказал на ходу: «В тридцать первый. Меня ждут» — и прошел мимо. Даже не обернулся.
— Понятно.
