2006 год
Турецкий
Вздыхавшая весь день медсестра рассказала Турецкому, что сегодня ночью ее пятнадцатилетняя дочь приезжает из летнего лагеря и будет одна добираться до дому через весь город — встретить некому.
— А муж? — спросил Александр Борисович.
— Да мы про него, алкаша, уже два года не слышали. И слава богу, а то, гад, повадился руки распускать…
— Вот что. Вы езжайте на вокзал, — сказал Турецкий. — Встречайте ее.
— Как же это? А вы, Александр Борисович?
— Я в порядке. Не оставляйте дочку одну.
— Вот спасибо!.. Но как же доктор? — спохватилась медсестра.
— Буду нем, как могила. Мне это нетрудно — я уже имею о ней некоторое представление.
Терроризм нужно уничтожать в любом его проявлении, думал Турецкий, безжалостно по отношению ко всем его сторонникам, иначе придется жалеть о своих близких. Сейчас удобно говорить, что мы имеем дело с широко разветвленной сетью международного терроризма. А не с глупыми девчонками, которых затаскивают в ислам, или куда еще, по одной, играя на их чувствах и личных бедах. Еще несколько лет назад мы думали, что знаем о шахидках все: как их организованно вывозят в горные лагеря, пичкают психотропными веществами и религиозными догмами, насилуют. И в итоге обрекают на добровольную смерть во имя ислама. Но все оказалось страшнее и проще. Это может происходить у нас под носом. Легко запутать девчонку, когда ей всего-то лет пятнадцать. Она простодушна, доверчива, влюблена. И если ее никто не понимает, то жизнь кажется разбитой. И хуже этого уже ничего не может быть. Шахидками становятся не только из-за зомбирования или приема психотропных таблеток. Смертниц рождает их скотская жизнь — тупая и бессмысленная. Суицидный какой-то терроризм…
Георгий
Георгий глянул на циферблат. Было четыре часа утра.
Он быстро оделся и вышел на улицу. Утро было холодным, легкий туман просматривался даже в полусумерках, а тем более при свете автомобильных фар — липкий и серый, он покусывал кожу. Георгий поймал такси и поехал во Внуково. Аэропорты — это было еще одно место наряду с клиниками, где он пытался рекрутировать себе девочек. Правда, еще ни одной из них в аэропортах не подобрал, но ведь главное не останавливаться, а продолжать работать. И результат непременно будет. В аэропортах во все времена можно было найти кого угодно. И даже теперь, несмотря на бесконечные милицейские наряды и проверки, там ошивалось огромное количество самых случайных людей.
Как ни странно, Внуково ранним утром напомнило Георгию дни войны в Анголе. Казалось бы, что общего? Ан нет, нашлось. Едва различимые в пелене самолеты терпеливо поджидали свои экипажи, гулкие голоса, внезапный окрик и неуместный тут стук девичьих каблучков по бетону, рев двигателя прямо у тебя над ухом. И казалось — он знал, что эта иллюзия испарится с первыми серьезными лучами солнца, — повсюду та заговорщицкая атмосфера, которая окутывает людей, поднявшихся до зари, некое чувство превосходства над всеми остальными, не замечающими, как уходит ночь и наступает утро.
— Рейс на Элисту откладывается, — сообщил голос из громкоговорителя. — Небо над столицей Калмыкии закрыто из соображений безопасности участников матча за звание чемпиона мира по шахматам. Ожидайте дальнейших сообщений.
Никого для себя не приметив в этот раз, Георгий выпил воды, украл паспорт у зазевавшегося туриста и купил свежую газету. Полистал. В глаза бросился заголовок: «ОФИЦИАНТКА, ЖЕНА, КАМИКАДЗЕ». Он прочитал:
17-летней голландке Мари ван Боммель принадлежит печальное первенство: она стала первой западной женщиной, взорвавшей себя в Ираке. Ее родителям осталось на память о дочери лишь несколько фотографий. Они наблюдали, как Мари под влиянием мужа превращалась из умеренной христианки в исламского фанатика, но так и не смогли понять смысла этой трансформации. Она была обыкновенным ребенком, обыкновенным подростком, но все поменялось, когда она переехала в Амстердам и там под влиянием друга-алжирца перешла в ислам, а потом вышла замуж за бельгийца марокканского происхождения и стала, по словам ее матери, большей мусульманкой, чем сами мусульмане…
— Дураки западные, — презрительно пробормотал он, — будто в исламе собака зарыта. Все дело в возрасте. Была бы старше — ни черта у этого алжирца не получилось бы.
Он бросил газету в урну и поехал домой. Можно было еще поспать.
…Аня проснулась рано — еще только-только рассветало. Было тихо: несмотря на то, что окно открыто, с улицы шум не доносился. Только раз проехала поливальная машина. Она потянулась, встала. Выпила минеральной воды из бутылки, которая стояла возле дивана. Посмотрела в другой конец комнаты.
Георгий спал на своем диване, лежа на спине.
Ступая с пяток на носки, как он ее учил, Аня бесшумно пересекла комнату и остановилась возле него. Он спал так тихо, что даже не было слышно его дыхания. Аня подсела к нему на диван…
— Какой ты красивый, — сказала она. — И одинокий…
Георгий слегка пошевелился во сне. Аня вздохнула: так жалко было его будить… Но ничего не поделаешь, надо.
— Вставай, дядя Юра, сегодня наш с тобой день.
Георгий открыл глаза, и лицо его сразу же приобрело собранное, осмысленное выражение, будто и не спал. Аню всегда поражала эта его особенность. Впрочем, нет, следы сна все же есть — на щеке осталась маленькая морщинка, но скоро она разгладится, и никто, кроме Ани, не узнает о том, что он только что спал. Она тихонько засмеялась от удовольствия. Пусть это будет их тайна. Ведь у них так мало общих вещей.
Георгий вопросительно посмотрел на нее.
— Почему ты такой грустный? Ты, когда спал, был печальный-печальный… Все же хорошо! Ночью дождик был, а сейчас уже солнышко показалось…
— Доброго дня, девочка моя, — сказал Георгий.
— Я так ждала этого, — вздохнула Аня. — Что мы хотя бы немножко, но будем вдвоем… Только ты и я.
— Мы и так вдвоем. — Он сел и обнял ее за плечи.
— Да… Знаешь, даже если мне станет страшно, у меня есть то, что заставит меня забыть об этом… Это… Это…
Георгий поднялся, размял ноги и сказал:
— Уже совсем скоро… Сегодня…
Он смотрел в зеркало, смотрел как-то странно — угрюмо и напряженно, но вместе с тем самодовольно. Ощупывал свой подбородок. Аня подумала, что Юрочка, наверное, не слишком удачно побрился. Но Георгий все смотрел и смотрел. И она не выдержала:
— Что ты там увидел… дядя Юра?
Он оторвался от зеркала и глянул на Аню. У нее был такой невинный вид, что взгляд его смягчился.
— Как, по-твоему, что такое харизма? — спросил он.
— Не знаю… Наверно, лекарство какое-нибудь?
— Нет, не лекарство. Это слово происходит от греческого charisma — то есть милость, божественный дар, исключительная одаренность. Харизма основана на исключительных качествах личности — мудрости, героизме, святости. Поняла?
