Доктор перестал улыбаться.
— Александр Борисович, я не волшебник, и вы, несмотря на свою неправдоподобную силу воли, тоже. Я не могу вам сказать, когда вы будете ходить. Наберитесь терпения.
— Говорю же, я не о том!
— О чем же тогда?
— Об этом, — Турецкий выразительно постучал себя по голове. — Я не могу вспомнить некоторых вещей, и это меня тревожит.
— Провалы в памяти? Что именно вы не можете вспомнить? Что-то из прошлого? Имена друзей? Номера телефонов?
— Ну… приблизительно.
— Поймите, Александр Борисович, помимо всех прочих бед, у вас была тяжелая контузия. Чудо, что вы вообще так быстро восстановились. Не требуйте невозможного, не гневите Бога.
— А вы верите в Бога? — заинтересовался Турецкий.
— Это, знаете, личный вопрос, — немного обиделся доктор.
— Извините, все забываю, что я нынче не следователь, а простой инвалид. Упал-очнулся-гипс…
— Еще в баскетбол играть будете, — предрек доктор.
— Надеюсь. Потому что пока получается только в крестики-нолики… Понимаете, доктор, мне показали фотографию одного человека, и я почувствовал нечто странное. Я его не помню, не знаю, вроде бы никогда не видел, однако же он мне кажется странно знакомым! Как это расценивать?
— Ну это же вполне бытовая ситуация. Может, вы видели его по телевизору, читали о нем или слышали. Да мало ли способов! Не думаю, что это имеет отношение к вашему нездоровью. Не берите в голову, все в порядке.
— Нет-нет, я абсолютно и совершенно уверен, что никаким косвенным образом о нем осведомлен не был. Но дело даже не в моей уверенности. Об этом человеке и не могло быть никаких косвенных сведений.
— И у вас не возникает никакого ассоциативного ряда, с ним связанного? — заинтересовался доктор.
— Ни малейшего! — отчеканил Турецкий.
— Ложная память? — задумчиво произнес доктор. — Знаете, такой эффект тоже случается. Как бы объяснить полапидарней… В общем, ваши мозги еще настолько не уверены в себе, что, вполне возможно, приписывают явлениям и людям несуществующие качества.
— То есть мне просто кажется, что я знаю какого-то человека, а на самом деле это все туфта?
— Вот именно. Турецкий с сомнением посмотрел на папку:
— Вот спасибо, утешили… Доктор с виноватой улыбкой развел руками: чем богаты, мол, но это ведь не самое большое зло из того, что с вами могло случиться, верно, господин пациент?
— Александр Сергеевич, — сказал Турецкий. — Могу я, наконец, попросить, чтобы мне вернули телефон в круглосуточное владение?
— Обещаете не злоупотреблять?
— Конечно нет.
— Кто бы сомневался, — вздохнул доктор.
Щеткин
Щеткин уже сутки сидел в «красной» камере. Камера была двухместная, соседом его оказался пожилой подполковник медицинской службы с какой-то сложной историей, в которой фигурировали килограммы морфия, наркодилеры и среднеазиатская мафия.
Подполковник был так разговорчив, что казался Щеткину не совсем нормальным. Впрочем, скорей всего, он таковым и был.
— Вы что думаете, я тут прохлаждаюсь? Ничего подобного. Я тут даром времени не терял, — говорил он с торжественным видом. — Я совершил революционное открытие, которое, возможно, пригодится и мне, и вам, и нашим потомкам. Я придумал фокус, позволяющий быстро одеться после ванны. Напяливать одежду человеку, не вполне просохшему, трудно прежде всего потому, что рубашки и в особенности носки липнут к коже и трутся о нее, вызывая раздражение. Так? Так. Не желают они на тебя наскальзывать, и все тут. Борясь с одеждой во влажном посткупальном состоянии, можно даже плечо потянуть или вывихнуть шею. Так вот, открытие мое сводится к тому, что проблему эту разрешает старый добрый крем после бритья. Он делает кожу ровной и гладкой, как у тюленя, отчего всякого рода мужские штаны-носки-рубашки чуть ли не сами подскакивают с пола и со счастливой поспешностью облекают тебя. Вот… Что скажете?
— Замечательно, — вежливо сказал Щеткин, не особенно слушая сокамерника.
Он думал сейчас о том, что от добра добра не ищут. Вот работал же долгие годы в провинции и был там вполне себе счастлив. Маленькая и неторопливая Коломна была куда больше по сердцу спокойному и вдумчивому Щеткину, чем мегаполис с его неизбывной суетой, бензиновыми выхлопами вместо нормального воздуха и не поддающимися измерению расстояниями от точки А до точки Б. И добро бы еще проблемы заканчивались только на суете большого города. Но нет, вот же влип, а?! С другой стороны, он ведь не инженер, не доктор, не учитель. Он — служивый человек, и, получив приказ переехать в Москву, он не мог поступить иначе, разве что уйти в отставку. Но что прикажете делать на пенсии, если только и умеешь ловить мерзавцев?
Окошко в двери открылось, и металлический голос сказал:
— Щеткин, на выход!
Подполковник немедленно закричал:
— Я требую реакции на свое вчерашнее письмо президенту!
Колокатов
В помещении для допросов следственного изолятора «Лефортово» сидел помощник заместителя генерального прокурора Колокатов и с озабоченным лицом изучал бумаги. На самом деле он решал кроссворд, в котором все слова начинались на букву «а». Настоятель католического монастыря, пять букв? Аббат. Состояние полного безразличия, шесть букв.
Хм, хм… Апатия, что ли? Точно. Тэк-с! Свидетельство невиновности человека, подозреваемого в преступлении, пять букв? Дайте-ка подумать… Ну конечно. Алиби.
Раздался стук в дверь.
— Заводите! — крикнул Колокатов, убирая кроссворд и погружаясь в деловые бумаги.
Дверь открылась, и двое конвойных ввели Щеткина.
— Снимите наручники, — буркнул Колокатов, по-прежнему не поднимая глаз.
Конвойные сняли наручники и вышли. Щеткин переминался с ноги на ногу.
Колокатов наконец поднял голову и посмотрел в глаза Щеткину. Тот спокойно выдержал этот взгляд. Настолько спокойно, что Колокатову стало немного не по себе.
— Садись, — сказал он приветливо. Вышел из-за стола и подал Щеткину руку.
Щеткин ответил усталым, но ровным голосом:
— Здорово. Дима, может, объяснишь, что происходит?
Колокатов нахмурился:
— Я сам не знаю, что и думать…
Щеткин сел. Колокатов вернулся к столу, взял фотографии и показал их Щеткину. На снимках Щеткин передает деньги какому-то мужчине.
— Что это? — удивился Щеткин.
— А ты разве не видишь? Разве ты себя не узнаешь?
Вот тут уже Щеткин с собой не справился, у него дернулась щека.
— Я себя узнаю. Но ничего не понимаю, — пробормотал он. — Не знаю, что и думать…
