Ему, видимо, было трудно вспоминать события той страшной ночи, и он замолчал, тупо уставившись глазами в подножие памятника. Когда же заговорил снова, каким-то очень серым, потускневшим голосом, Ирина Генриховна уже окончательно поверила во все сказанное.
— Когда я вошел в лабораторию и увидел Мишку в луже крови… я… я очень испугался и бросился в коридор. Выбежал из лабораторного корпуса и уже на такси доехал домой. Мне бы, дураку, остаться там, попытаться хоть чем-то помочь Савину, но я… я очень испугался. Спросите, чего испугался, если никого не убивал? А того и испугался, что никого не убивал.
— Вы… вы рассказали об этом брату?
— Да! По телефону… Я… я боюсь смотреть ему в глаза.
Голованов уже ложился спать, как вдруг зазвонил стоявший на тумбочке в коридоре телефон. Чертыхнувшись и невольно посмотрев на висевшие в простенке часы — стрелки показывали двадцать минут двенадцатого, — Голованов поднял трубку и уже по голосу узнал Маурина.
— Привет, спецназу, — прогудел в трубку явно не очень трезвый опер, что тут же подтвердил чистосердечным признанием: — Ты мне тут так на мозги накапал своей моралью, что пришлось сначала одну бутылку взять, а потом и вторую. От жены, само собой, поимел строгий выговор с последним китайским предупреждением, но позиций своих не сдаю.
— Ну и что, справился, надеюсь?
— С кем, с женой? — удивился Маурин.
— Ты бы еще тещу вспомнил, — хмыкнул Голованов. — С бутылкой, естественно.
— Что ж ты меня, за алкаша держишь? — обиделся Маурин. — Сижу вот на кухне, еще грамм триста осталось.
— Так в чем же вопрос? — оживился Голованов. — Я беру еще одну и подъезжаю.
— Оно бы конечно неплохо, — вздохнул, словно лошадь на водопое, Маурин, — однако жена не поймет. Боюсь, что уже без предупреждения погонит нас обоих.
Он вздохнул опять, явно сожалея о том, что из-за женских прихотей не удается поговорить с хорошим человеком за бутылкой водки, и в его приглушенный басок вплелись нотки безрадостной семейной жизни:
— Я тебе, Сева, чего звоню? Ты меня действительно достал своим генералом, и я, само собой, сделаю все возможное, чтобы закрутить, а потом раскрутить эту пилюлю. Но ты сам понимаешь, кроме нашего с тобой желания необходимо еще постановление о возбуждении уголовного дела в связи с вновь открывшимися обстоятельствами, а именно этого у нас с тобой и нет. И, насколько я догадываюсь, в ближайшее время не будет. По крайней мере, до вынесения приговора.
Об этой перспективе, не очень-то веселой для генерала Самсонова, Голованов уже догадывался и сам, а потому произнес с едва скрываемой неприязнью в голосе:
— От меня-то ты чего хочешь?
— Твоей помощи!
— Не понял!
— Обложить этого козла, я имею в виду Григорьева, с двух сторон.
— Слушай, Костя, ты можешь говорить яснее?
— Куда уж яснее, — обиделся муровский опер. — Ты говорил как-то, что у тебя есть хороший выход на ведомство по борьбе с наркотой…
— Ну, есть. Прямо на генерала Васильева.
— Так вот, если бы эти ребятишки подсуетились маленько, да взяли бы Григорьева на наркоте, чтобы можно было провести обыск в его берлоге, ну а я уж со своей стороны попробую подсуетиться маленько.
— Как именно?
— Накопаю на него все, что смогу. Не может такого быть, чтобы такой хмырь чистеньким оставался. Что-нибудь, думаю, да найдется. Может, даже на той же зоне, откуда он вышел с чистой совестью и с чистой ксивой в кармане.
— Пожалуй, дело говоришь.
— А то, — буркнул Маурин. — Но дело даже не в том, что я накопаю, а в том, что накопают ребятки Васильева во время обыска.
Глава 17
Итак, никто ничего не воровал, никто никого не убивал. Тогда как попытка похищения «Клюквы» все-таки была, да и труп Михаила Савина на сторону не спишешь. Ребус со сплошными белыми клетками, где единственной отправной точкой мог быть только ключ, которым вор открыл дверь спецхранилища. А ключ этот был сделан всего лишь в двух экземплярах, которые находились у самого Шумилова и академика Ясенева.
Ясенев, как потенциальный похититель своей собственной разработки, отпадал. Также маловероятным было и то, что у этого волка кто-то мог выкрасть на время ключ. И если это действительно так, то тем разиней, у которого могли на какое-то время позаимствовать ключи от двери и сейфа, мог быть только Шумилов.
Возможен такой вариант? Хорошо зная Шумилова, который иной раз мог откушать дома и бутылку водки, «дабы расслабиться», Турецкий вынужден был склониться к мысли, что да, возможен и такой вариант.
Но в таком случае, кто мог быть тем человеком, который решился на подобное?
Поочередно отсеивая тех близких Шумилову людей, которые были вхожи в его дом и с которыми он мог распить бутылку-другую водки, Турецкий оставил в своем списке трех человек.
Господи милостивый, это были самые близкие Шумилову люди!
Его двоюродный брат, Игнат и Зоя, его вторая жена.
Глеб отпадал. Тогда, кто же?.. Сын или все-таки жена?
Врагу подобного не пожелаешь.
Он уже не раз пожалел, что взял на себя это дело, однако отступать было поздно и Турецкий потянулся за мобильником.
— Митя?
И уже по тому, как засмеялся Шумилов, обрадовавшись телефонному звонку друга, можно было с точностью до стопаря определить, сколько он принял на грудь.
— Саня, дорогой… Как хорошо, что ты позвонил! А то пью тут, даже родная жена компанию составить не желает. Приезжай!
— Да я вроде бы пошептаться с тобой кое о чем хотел, — замялся Турецкий.
— Так, заодно и пошепчемся! — засмеялся Шумилов. И вдруг как-то очень тихо: — Приезжай, Саня. Очень тебя прошу. А то… совсем что-то хреново мне. И брата единственного, можно считать, потерял, да и с сыном черт-те что творится. Волком бросается, видеть меня не желает. А ведь я, Саня…
И он вдруг заплакал, громко, навзрыд.
— Приезжай!
Дверь открыла Зоя, видимо предупрежденная мужем о приезде Турецкого, и уже в прихожей, помогая гостю раздеться, как-то очень уж по-бабьи развела руками.
— Тут такое дело, Александр Борисович…
— Зоенька, мы же договорились, для вас я — Саша.
— Да, конечно, — вздохнула она, — конечно, Саша. Но тут такое дело…
— Что, уже сломался? — догадался Турецкий.
Она скорбно кивнула головой.
— Да! И как-то очень уж сразу. Сказал, что приляжет на минутку, а сам… Теперь его лучше до утра не будить. Ему выспаться надо. А то ведь все эти ночи без таблеток заснуть не мог. А вы… вы проходите, пожалуйста.
