…Когда Марина Васильевна замолчала, скорбно улыбнувшись при этом, Голованов понимающе кивнул и негромко спросил, стараясь не выдать своего интереса:
— И что, сын Григорьевой все еще баланду лагерную хлебает?
— Да ну, о чем вы говорите! — махнула рукой Осокина. — Он уже давно на свободу вышел, пожалуй, и двух лет не отсидел.
По ее увядающему, но все еще красивому лицу столичной интеллигентки скользнула гримаса язвительно-уничтожающей ухмылки.
— Людочка, царство ей небесное, старалась в людях только хорошее видеть, верила им, и как-то сказала мне, что Павла досрочно освободили, якобы за примерное поведение, как исправившегося человека.
— Что, появилось чувство собственной вины за искалеченную жизнь парня?
— Вроде того, — согласилась с Головановым Осокина. — По крайней мере, корила себя за то, что не забрала свое заявление обратно.
— Ну а вы?.. — осторожно, так, чтобы не спугнуть разговорившуюся старушку, спросил Голованов: — Вы верите в исправившегося Павла Григорьева? Насколько я понимаю, вы и его самого и его матушку тоже знали неплохо?
— Ну, насчет того, чтобы «знать неплохо», это пожалуй слишком сильно сказано, но встречаться приходилось… в доме художника.
Она почему-то мужа Самсоновой упорно величала художником, ни разу не назвав его по имени-отчеству.
— И?..
— Да как вам сказать? — не очень-то уверенно произнесла Осокина. — Порой так бывает, что прожил с человеком всю жизнь, но так до конца и не узнал его, а тут…
— И все-таки? — настаивал Голованов.
— Надежда, мать Павла, изначально показалась мне неприятным человеком. И она, кстати, тоже почувствовала во мне антипода, и была бы ее воля отодвинуть меня от Людочки, она бы всенепременно сделала бы это. А вот что касается ее сынка… Вы знаете, есть такая категория людей, которые хотели бы жить широко и красиво, но за чужой счет, так вот Павел Григорьев именно к таким и относится.
— И его досрочное освобождение за «примерное поведение»…
— Думаю, что это показуха. К тому же он неплохой артист по жизни, и кто-то, видимо, купился на это.
Расспрашивая Осокину о сыне Надежды Григорьевой, которая теперь тоже претендовала на квартиру Самсоновой, Голованов приготовил вопрос, который он уже не мог не задать:
— Скажите, а Григорьевы могли знать о существовании тайничка в спальне Самсоновой?
Марина Васильевна вскинула на Голованова удивленно-вопросительный взгляд, в ее глазах застыл невысказанный вопрос, и она как-то очень тихо произнесла:
— Вы намерены предположить, что…
— Упаси Бог! — поднял руки Голованов. — Просто может быть приговорен ни в чем неповинный человек, и мне нужно определить тот круг знакомых и друзей Людмилы Степановны, кто мог бы знать о ее тайничке.
— Да, конечно, — согласилась с ним Осокина. — А что касается племянницы художника… Конечно же знала! Ведь этот тайник делал ее муж… слесарь. И я… я даже не сомневаюсь, что об этом мог знать и Павел.
Проводив Осокину до подъезда и пообещав ей «прийти на ее пироги», Голованов вернулся к машине и, уже сидя в салоне, постарался осмыслить рассказ женщины, которая была в курсе всего, чем жила ее подруга с тех самых пор, как ушел из жизни художник. И еще раз удивился тому, с чего бы вдруг следователь прокуратуры зациклился на одной-разъединственной версии. Впрочем, всего того, что только что узнал он сам, тот следак мог и не знать. И уже одно это давало хоть какую-то надежду на пересмотр уголовного дела, возбужденного по статье 105, часть 2, «Предумышленное убийство».
Порывшись в записной книжке, Голованов нашел телефон Маурина и тут же набрал его, не особо надеясь на «теплую встречу». И не ошибся в своем предчувствии.
— Ну, что еще? — хмуро отозвался Маурин, не ожидавший от звонка Голованова ничего хорошего. По крайней мере, для себя лично как для опера.
— Слушай, Костя, — как бы не замечая его угрюмости, произнес Голованов. — А вы отрабатывали версию Павла Григорьева? Я имею в виду убийство Самсоновой. Если помнишь, конечно.
— А это кто еще такой? — пропустив мимо ушей «если помнишь, конечно», все с той же угрюмостью в голосе вопросом на вопрос ответил Маурин.
— Все ясно с вами! — хмыкнул Голованов. — А насчет, кто таков Паша Григорьев, даю развернутый ответ. Глядишь, и пригодится кое-кому.
— И что же за ответ таков? С-сыщик хренов!
— Записывай! Павел Антонович Григорьев, сын той самой Григорьевой, которая изо всех сил катит бочку на моего генерала. Так вот, несколько лет назад, а точнее — в тот год, когда умер муж Самсоновой, ее племянник Паша Григорьев решил обеспечить себе безбедную жизнь за счет того, что осталось вдове художника после смерти мужа. И он, подбив на это еще двух своих приятелей, отследил, когда его тетушки не будет дома, и проник в ее квартиру, предварительно сняв слепки с ее ключей. Чем бы все это закончилось, неизвестно, так как ребятки работали в перчатках, однако непрошеных гостей заметила соседка Самсоновой и тут же позвонила в милицию. Так что, когда вдова вернулась домой, ей оставалось только охать да ахать, да еще написать заявление в милицию. Кстати, она еще не знала на тот момент, что наводчиком был родной племянник ее мужа, которого тут же сдали его подельники.
— И что с того? — резонно заметил Маурин.
— А то, что этот самый Паша Григорьев давным-давно получил чистый паспорт и сейчас, насколько мне известно, спокойно проживает в Москве. Но это еще не все, Костя! Главное то, что о тайнике, в котором хранились драгоценности убитой, знали всего лишь несколько человек из ближайшего окружения Самсоновой, и одним из этих людей мог быть Паша Григорьев. А это, согласись, уже информация для размышления.
Голованов замолчал было, но тут же поспешил добавить, словно боялся, что вечно занятый старший оперуполномоченный убойного отдела МУРа капитан Маурин пошлет его со всеми версиями куда-нибудь подальше:
— И еще один немаловажный факт, Костя! Далеко не каждый домушник мог знать об истинной ценности и стоимости той коллекции статуэток, которая была похищена из квартиры Самсоновой. Стоят себе статуэточки, радуют глаз хозяйке, да и хрен бы с ними! А Григорьев не мог не знать — и все статуэтки с полочек словно корова языком слизала.
Маурин долго, очень долго молчал, видимо переваривая услышанное, наконец спросил уже более жизнеспособным голосом:
— Насчет Григорьева информация точная?
— Точнее не бывает! Да и информатор более чем надежный. Из ближайшего окружения Самсоновой.
— М-да, — промычал Маурин, — дела. — И тут же добавил: — Но ты же ведь знаешь, тот следователь, что это дело вел…
— Знаю, Костя, все знаю! — успокоил его Голованов. — А поэтому прошу тебя сейчас об одном. Мне нужен полный расклад по Григорьеву, а также по тем его подельникам, которые шли с ним по тому, старому делу.
