Правда, была одна женщина, за которой он пошел бы и в огонь, и в воду, но… но она была женой Турецкого.
Ополоснув руки под краном, он обратил внимание на то, что на полочке под зеркалом не было ни бритвенного прибора, хотя Глеб Шумилов не позволял себе появиться на работе небритым, ни зубной щетки, стаканчик из-под которой сиротливо стоял на своем месте. А это уже говорило о многом.
Видимо, имея все основания опасаться ареста, вице-президент компании наскоро собрал все самое необходимое и свалил с квартиры в неизвестном направлении. И одно только это ставило его в первый ряд подозреваемых в убийстве Савина. А возможно, что и в хищении «Клюквы».
Уже сидя в машине и поджидая Оксану, чтобы отвезти ее домой, Плетнев позвонил Турецкому. Рассказал о том, на что обратил внимание в квартире Глеба Шумилова, и уже с напором в голосе произнес:
— Так может, все-таки, объявишь его в розыск!
— Рано.
— Но почему?
— Да потому, что не такой уж он дурак, чтобы бросить все только из-за того, что его видел в ту ночь Модест, и рвануть из Москвы.
— Но он все-таки не появляется на работе, да и на телефонные звонки не отвечает, — привел довольно резонный аргумент Плетнев.
— Это еще ни о чем не говорит, Антон, — устало произнес Турецкий. — Можешь поверить мне как следователю со стажем.
Однако Плетнева трудно было убедить в том, чему он уже не верил.
— А если он уже в той же Франции и, получив свои бабки за шумиловскую «Клюкву», уже приценивается к домику в пригороде Парижа?
— Не гони лошадей, Антон, прошу тебя, — угрюмо произнес Турецкий. — И без того тошно.
— Значит, предлагаешь ждать у моря погоды?
— Работай по плану.
Глава 6
Созвонившись с Мауриным, который не понаслышке знал о трагедии, случившейся со вдовой художника, Голованов по пути в МУР прихватил с собой бутылку водки с колбасной нарезкой и в семь вечера, как и договаривались, входил в кабинет оперов убойного отдела, тихий и уравновешенно-спокойный в этот час. Поднявшись навстречу гостю, Костя с возрастающим интересом покосился на кейс Голованова, который тот с великой осторожностью поставил на стол, и как бы для успокоения собственной совести спросил:
— Думаешь, все-таки стоит?
Голованов удивленно покосился на капитана. Словно разговаривал не со старшим оперуполномоченным Московского уголовного розыска, а с пришельцем из космоса, летающая тарелка которого каким-то чудом оказалась на территории столичного УВД.
— Я даже не думаю, я просто уверен в этом. К тому же мы с тобой не виделись целый век, а это, как ты сам догадываешься… Короче говоря, доставай тару и разливай.
В дополнение к «таре», вполне приличным стопкам из дешевого хрусталя, Маурин выставил на стол бутылку охлажденной минеральной воды, банку шпрот и кучу зелени, которая в этой комнате считалась дежурной закуской.
Хрустальная «тара» была рассчитана на явно непьющий контингент, так что, когда выпили по первой, тут же догнали по второй, и только после этого, зажевав водку разрезанным надвое огурцом, промеж половинок которого довольно уютно уместилась колбасная нарезка, Маурин произнес умиротворенным голосом:
— Ну что, спецназ, колись! Что там у тебя с Самсоновой?
Рассказав о просьбе своего бывшего командира, который не желал верить тому, что генерал Самсонов мог покуситься из-за квартиры на жизнь какой-то старушенции, Голованов, пытаясь уловить реакцию Маурина, покосился на него вопросительным взглядом и, как бы ставя точку в своем рассказе, негромко произнес:
— Вот поэтому, Костик, я и пришел к тебе.
Маурин молчал, барабаня концами пальцев по столу. Наконец поднял на гостя глаза, в которых практически ничего невозможно было прочитать.
— Ты сам-то уже встречался с Самсоновым?
— Естественно!
— И что? Я имею в виду, твое мнение о нем?
Голованов пожал плечами.
— Сложный человек. Весьма сложный. Словно матрешка, внутри которой спрятано еще несколько матрешек, и все они разные.
— Похоже, что действительно так, — согласился с ним Маурин. — А как насчет психологического портрета?
— Сразу, конечно, не разобраться, — тщательно выверяя каждое слово, произнес Голованов, — но думаю, прав был мой командир, уверяя, что Самсонов хоть и мудак полный, но топор поднять на старуху не мог.
— Достоевского вспомнил? — хмыкнул Маурин, разрезая надвое второй огурец и закладывая в него очередной кусок колбасы. — В общем-то ситуация действительно похожая. Только там господин Раскольников заявился к старушке якобы деньжат попросить, а в нашем случае…
— Значит, ты все-таки уверен, что именно он, Самсонов, замочил?
— А вот этого, Сева, я не говорил! — И тут же: — Ну что, еще по махонькой? Для прочищения мозгов!
Когда мозги немного «прочистились», Маурин задумчиво произнес:
— Ты знаешь, когда я с бригадой приехал на труп, то впечатление у меня было такое, будто старушку эту бомжи какие-нибудь замочили или наркоманы, но никак не тот мужик, который первым увидел труп и позвонил по ноль-два.
— Ты имеешь в виду Самсонова?
— А кого же еще? Естественно, Самсонова. Правда, на тот момент я еще не знал, что он отставной генерал.
Это уже было более интересно, и Голованов слушал, не перебивая.
— А мое первое впечатление увиденного, должен тебе заметить, еще не давало осечек, — между тем продолжал Маурин. — То ли какая-то собачья интуиция выработалась за годы работы в МУРе, то ли это дано от Бога, но могу тебя уверить, что я в девяноста случаев из ста оказывался прав.
«Так почему же в таком случае Самсонов?!» — хотел было спросить Голованов, однако Маурин уже давал ответ на этот невысказанный вопрос:
— И если бы все факты доказательства вины Самсонова, правда косвенные, не были повернуты против твоего генерала и если бы молодой, но ушлый следок из прокуратуры не вцепился в эти факты, как собака в кусок мяса, то мы бы этот клубок еще разматывали, разматывали и разматывали.
— А что, собственно, за факты? — насторожился Голованов, не в силах припомнить что-нибудь криминальное из того, о чем рассказал ему Самсонов.
— А он что, постеснялся сказать тебе об этом? — хмыкнул Маурин. — Ну что ж, понимаю генерала. Даже намеком не желает замарать свою честь в глазах других людей.
Он разлил водку по стопкам, поднял свою, приглашая гостя сделать то же самое.
— Ну, за твоего генерала! Чтобы не залетел на зону, как черный ворон в клетку. А то ведь не приживется там со своим генеральским гонором, и еще одна номерная могилка появится на лагерном погосте.
Он опустошил свой стопарь, поставил его на стол и, забыв закусить, произнес:
