Попытается и она нарисовать что-то печальное. Возможно, тогда печаль уменьшится. И все встанет на свои места.
Личное дело Александра Турецкого. Свободный полет
Как Турецкий добирался до дома Плетнева, после ему вспоминалось с трудом. Урывками всплывало в памяти, как он в сумерках садится за руль машины, как не сразу соображает, что надо включить фары, как в каком-то переулке, куда завела его карта, из-под колес с возмущенным визгом порскнуло животное, мелкая собака или кошка… Пиво с водкой составили воистину гремучую смесь. Если бы Александру Борисовичу встретился дорожный патруль, не потребовалось бы даже дышать в пресловутую трубочку: можно было за один внешний вид задерживать. Но гаишники, эти асы и разбойники московских дорог, герои анекдотов и криминальных хроник, именно в этот безрассудный вечер не попадались Турецкому на пути. Впоследствии он об этом крупно пожалеет. Лучше бы его задержали! Лучше бы у него отняли машину, посадили бы его в кутузку! Лучше бы, в конце концов, он врезался в столб… В любом из перечисленных случаев он не совершил бы того, что совершил. О чем он до сих пор вспоминает со стыдом и болью. И недоумением: какие демоны сподвигли его на такую выходку?
Честно говоря, исход был предопределен. Он был предопределен еще поездкой в Чехию и разговором с мнимым покойником Легейдо. Черт возьми, накручивал себя Саша, Легейдо поступил как настоящий мужчина! Он не побоялся круто изменить жизнь, которая его не устраивала. А Турецкого разве устраивает его жизнь? Разве устраивает его жена, которая то замыкается в надменном молчании, то изводит мужа беспричинной ревностью… Да, беспричинной! За столько лет Ирине пора бы уже привыкнуть, что ее муж – сыщик, а сыщик должен быть немного артистом и уметь играть разные роли, чтобы спровоцировать преступника. В данном случае, пришлось сыграть роль простофили, которого с ума свели прелести веселой вдовы – вот и все! Ничего же не было, Ирине ведь все объяснили! Но нет, она не верит объяснениям, даже если они исходят от Кости Меркулова. Предпочитает изображать оскорбленную невинность и терроризировать супруга. А сама, стоило ему отлучиться – опять-таки по делам – не постеснялась улизнуть к любовнику… Да, к любовнику! В обычном состоянии Саша тысячу раз взвесил бы все «за» и «против» спорного утверждения, что Антон Плетнев спит с его женой; однако смесь пива с водкой делала сие утверждение фактом, не нуждающимся в доказательствах. А что делает мужчина в таких случаях? Правильно, идет бить морду сопернику. Вот он и пошел…
По лестнице плетневского дома Александр Борисович поднимался с грацией орангутана: алкоголь отразился на координации движений. Возле двери, однако, Турецкий постарался приосаниться и, нажимая на звонок, держался по стойке «смирно». Впрочем, как только открыли, нарушение координации снова дало о себе знать, и в прихожую квартиры Плетнева он буквально впал, зацепившись за коврик у порога, ухватившись за стену и едва устояв на ногах. Теперь ему было на это плевать: зрелище жены и Антона Плетнева, застывших бок о бок, отбивало мысли о собственном внешнем виде. Ну правильно, они вместе! In flagranti, – всплыл в памяти юридический термин. Что и требовалось доказать.
Залившаяся краской жена робко пробормотала его имя. Турецкий молча отодвинул, почти оттолкнул ее, и пошел на Плетнева. Целеустремленно, как бык на красный тореадорский плащ.
– Ты… змееныш… это моя женщина! – Турецкий будто со стороны услышал собственный голос и поразился тому, насколько невнятно он произносит слова. Однако недостатки дикции искупались громкостью исполнения.
– Турецкий, остынь! – потребовал Плетнев, стараясь держаться холодно и спокойно. – Стыдно будет потом!
Запомните раз и навсегда, уважаемые читатели: если вы хотите разъярить злейшего дру… то есть злейшего недруга, который к тому же изрядно пьян, повторите ему эти слова!
– Стыдно? Мне? – взревел Турецкий и со всей силы замахнулся на Плетнева. Но пиво с водкой не улучшили его способностей к драке. Плетнев легко ушел от удара, а в следующую минуту оказался за спиной Турецкого и плотно обхватил его за плечи, не давая повернуться и замахнуться снова. Последовавшая сцена напоминала не то попытку сиамских близнецов разделиться собственными силами, не то борьбу нанайских мальчиков. Ирина, застыв поодаль, со смесью ужаса и изумления наблюдала, как Турецкий пыхтит и тяжело, норовя упасть, вырывается, а Плетнев спокойно держит его. Вмешиваться в поединок она ни за что бы не стала, понимая, что ее вмешательство ожесточит обоих. Закон животного мира: когда могучие самцы дерутся, трепетной самке надлежит держаться в стороне.
– Саша, тихо! – Плетнев попытался еще раз воззвать к остаткам разума Турецкого, не успевшим нынче вечером утонуть в алкоголе. – Саша, все не так, как ты думаешь!
Словно прислушавшись, наконец, к его словам, Саша замер. Обнадеженный Плетнев отпустил Турецкого. В тот же миг, почувствовав себя свободным, тот замахнулся и ударил Антона. Антон не сделал и попытки уклониться от удара или ударить в ответ. Ирина вскрикнула: из разбитой губы Плетнева потекла кровь. Однако и Турецкому торжествовать не пришлось: не рассчитав замах, он сам завалился на бок и ударился скулой о крючок, где висела ложка для обуви.
Некоторое время они оба смотрели друг на друга с разбитыми лицами: только Плетнев твердо стоял на ногах, а Турецкий почти лежал на полу.
– Ну и что? Полегчало тебе? – спросил Плетнев. Он хотел, чтобы это прозвучало сочувственно, но прозвучало раздраженно. Ну, а что, скажете, он не прав? Этот умник надрался, как свинья, ввалился в чужой дом, попытался избить хозяина… У кого угодно терпение лопнет!
Турецкий с трудом поднялся на ноги. Произнес почти трезвым голосом:
– Не-а… не полегчало.
Он смотрел на Ирину. Ирина смотрела на него, – скорее растерянно и сочувственно. Однако в ее замутненном слезой взгляде Турецкому почудилась уклончивость, свойственная нечистой совести.
– Ира. Я ухожу. Плетнев. И от тебя ухожу. Из «Глории». Вы поняли? У-хо-жу!
– Нет. Не поняли, – наставительно, точно с дошколенком разговаривал, произнес Антон. – Проспись сначала.
Турецкий загадочно улыбнулся. Поднял вверх указательный палец:
– Зря не поняли. От этого – не проспишься… Я – улетел. А вернуться – не обещал…
И, пошатываясь, ушел в темноту лестничной площадки.
