Дядя Юра оказался возле одновременно плачущей и смеющейся Майи мгновенно. Ему всегда удавалось успокоить девушку в считаные секунды, но на этот раз прошло не меньше пяти минут, прежде чем та наконец более-менее успокоилась, истерика сошла на нет, и уже можно было понять, что именно она ему говорит:
— Мама… Я должна рассказать это маме! Прямо сейчас!..
— Успокойся, девочка, мама уже все знает… Тихо. Спокойно. Тихо…
Она наконец ощутила боль в руке, которую дядя Юра сжимал крепче обычного. И действительно постепенно стала успокаиваться. — Бог наказал их! — Майя, ласково руководимая дядей Юрой, уже была уложена им на тахту и укрыта пледом. — Ведь правда, да?
— Бог всегда наказывает негодяев, защищая тех, кто обижен.
Он слегка поморщился, подумав при этом, что фотохудожник, выступавший в качестве «бога» с помощью компьютера, как он и думал, несколько перестарался со спецэффектами. На столь бурную реакцию он не рассчитывал. Похоже, «сюрприз» доставил девушке не столько пользу, сколько вред…
— Я хочу поговорить с мамой, — повторила Майя упрямо.
Он покачал головой:
— Девочка моя… Мама сейчас занята, поговоришь с ней утром, обещаю тебе. Это рекомендация врача, разве ты не обещала маме во всем меня слушаться?
— Да… — Она умолкла с разочарованным видом.
— Тебе сейчас следует отдохнуть, выспаться.
— Но я столько спала днем! — снова возразила Майя.
Дядя Юра вздохнул и погладил девушку по голове. Она сейчас была по-настоящему красива… Золотом отливали рассыпавшиеся по подушке волосы, синим огнем горели глаза, возбужденное личико с правильными чертами казалось в приглушенном свете настольной лампы одухотворенным… Он вздохнул еще раз и подумал, что, пожалуй, есть смысл оставить Майю в покое на полчасика — пусть полежит, переварит оказавшийся для нее слишком сильным «сюрприз», пусть своими силами войдет немного в колею… Замечательная девчонка, действительно лучшая из всех, которые прошли через его руки. Похожа на свою мать… Можно сказать, точная ее копия…
— Ладно, — произнес он вслух. — Но давай договоримся: сейчас ты хотя бы полежишь, а я пока пойду поработаю немного… Тебе, девочка, действительно вредны стрессы, они забирают у тебя слишком много сил…
Майя вдруг нахмурилась и поглядела на него настороженно:
— Ты… Что ты имеешь в виду?.. Ты ведь не считаешь, как они, что я… — она кивнула на рассыпавшуюся пачку снимков, упавшую на пол, — что я… ненормальная?..
— Бог с тобой! — отмахнулся он. — Конечно нет! Так вообще никто на свете не считает! Просто у тебя, милая, не самая крепкая на свете нервная система, понимаешь?
— Не очень! — Она по-прежнему хмурилась.
— Объясняю, — улыбнулся он. — Твоя нервная система крайне реактивная, между прочими так же как и у твоей мамочки! Это значит, что ты все чувствуешь гораздо ярче и острее, чем большинство людей: как ни печально об этом говорить, но большинство людей эмоционально тупы…
— А я?
— А ты нет, ты вообще молодец и умница… Но одновременно это означает и еще кое-что. Ведь у каждой медали есть оборотная сторона, верно?
— И какая же оборотная сторона у… моей медали? — Майя впервые за разговор слабо улыбнулась. — Очень простая: твои нервишечки постоянно слегка перегружены… Наподобие проводов, по которым течет электрический ток высокого напряжения. Ну а если происходит всплеск напряжения, они сразу же начинают образовавшиеся излишки отдавать организму… Проще говоря, твоему и без того хрупенькому тельцу… Оно переутомляется и начинает требовать отдыха, по крайней мере покоя… Поэтому я и говорю тебе сейчас: полежи отдохни… Теперь поняла?
— Вот теперь понятно. — Она улыбнулась шире и беззаботнее. Потом снова посерьезнела и добавила: — От тела вообще одни сплошные неприятности, правда?
— Правда, — тоже серьезно кивнул он. — Но об этом мы с тобой поговорим в другой раз. А сейчас отдыхай!
Он, прежде чем уйти, еще раз взял девушку за руку, посчитал пульс и, пристально взглянув на нее, кивнул:
— Через полчасика будешь в порядке!
На самом деле она и так уже была в порядке. Или почти в порядке. И на снимки, узнав главное, больше не смотрела, ей расхотелось на них смотреть. Майе и в голову не приходило задаться вопросом, как это дяде Юре удалось их раздобыть? Ну не мог же он заранее знать об аварии, о ее месте и времени и подкарауливать там с фотоаппаратом?.. Нет, об этом она не думала. А думала о том, что теперь, когда оба они наказаны по заслугам, воспоминания об оставшихся позади месяцах, о намертво врезавшихся в ее сознание событиях не будут больше причинять ей невыносимую боль, которую она испытывала всякий раз, возвращаясь к роковым дням.
…— Будь любезна, заруби себе на носу: Любовь Ивановна теперь будет жить с нами!
Отец стоял посреди гостиной, багровый от волнения — даже лысина покраснела, — и смотрел дочери прямо в глаза. Так смотрят не на своих детей, а на врагов… Она и стала его врагом — еще раньше, чем прозвучали эти врезавшиеся в память отцовские слова.
Майя стояла на пороге просторной комнаты, она только что пришла из школы. Рюкзак с учебниками, который успела сдернуть с плеча еще в прихожей, выпал у нее из рук на пол. Крыса насмешливо фыркнула. Девушка с усилием оторвала взгляд от отцовского лица и перевела на нее. Гадина, наряженная в какой-то немыслимо-розовый халатишко не длиннее отцовской рубашки, стояла между ними, с хозяйским видом опираясь на мамин швейный столик…
Она ничего не обдумывала заранее, может быть, и вовсе не собиралась этого делать, за нее это сделала какая-то посторонняя сила, именно сила — огромная и непреодолимая. Тело девушки со стремительностью рысьей, а не человеческой вовсе само метнулось в сторону проклятой сучки, а давно не стриженные ногти сами впились в ненавистную размалеванную физиономию раньше, чем Майя это осознала. И целую вечность отец, тоже среагировавший не сразу — здоровенный мужик с увесистыми крестьянскими кулаками, — не мог оттащить хрупкую девчонку, вцепившуюся в лицо его любовницы…Он бил ее тогда зверски, ногами, — она не чувствовала ударов. Он оттаскивал ее от Крысы за волосы — она не ощущала боли. И даже после того как он пинками, с трудом справившись с дочерью, загнал Майю в ее комнату и запер на ключ, ощущала только одно: огромную, мстительную радость от того, что наконец-то добралась до этой твари, наверняка ее изуродовав…
Она даже не сразу услышала ее отчаянные вопли и рыдания, а когда услышала, радости стало еще больше. Подкравшись к запертой двери, девушка приникла к ней ухом, испытывая от криков Крысы неведомое ей дотоле наслаждение. Даже смысл воплей, ставших постепенно членораздельными, дошел не сразу, а когда дошел, ей было на него наплевать.
— Она сумасшедшая!.. — рыдала сучка. — Такая же психопатка, как ее мамаша!.. Отправляй ее в психушку, иначе я здесь и секунды не останусь… Ты слышишь?!
И снова крики: «Ой мамочки, ой мамочки… Неотложку вызывай, дурак!..»
