Один из бомжей в этот момент повернулся и, увидев Турецкого, что-то сказал сотоварищу, теперь уже оба глядели на него, хотя без малейшего намека на страх или волнение.
Александр Борисович, поколебавшись, все-таки двинулся в их сторону, уже поняв, что чего-чего, а удирать от него они не намерены.
— Послушайте, мужики… — начал он, но один из них, тот, что был явно постарше, до ушей обросший седой бородищей и усами, перебил его:
— Вы уж нас звиняйте, доктор, — просипел он явно навсегда простуженным и пропитым голосом, — мы тут по маленькой — и тут же слиняем. Праздник у нас, встреча…
По каким-то неясным ему самому причинам Турецкий не стал разуверять сиплого относительно своей профессии и, сам не зная почему, спросил:
— Какая еще встреча? — тут же поспешно добавив: — Тоже нашли место!..
— Так ведь ежели в другом месте сядем, наши же и отымут, — заговорил безбородый, зато лохматый, у которого голос тоже оказался своеобразный, но не сиплый, а слишком для мужика тонкий. Турецкий посмотрел на него внимательнее и понял, почему тот показался ему моложе: из-за глаз, а не из-за отсутствия бороды. Глаза выглядели, словно взятые от какого-то другого человека, не знакомого с перипетиями уличного существования: светло-голубые, наивные, в данный момент светившиеся чуть ли не счастьем… И какое такое счастье может испытывать человек в его положении?!
— Встреча, можно сказать, удивительнейшая! — ответил ему сиплый. Словно не заметив сделанного замечания. — Ты вот только вообрази себе, доктор, мы вот с ним, — он ткнул грязным, заскорузлым и потрескавшимся пальцем в ясноглазого, — ведь и не чаяли никогда свидеться, после того как в Афгане я его, дурака, спасал… Мы, можно сказать, только что познакомились путем-то!..
Уже ничего не понимая, Александр Борисович молча смотрел то на одного, то на другого.
— Вы что же… в Афгане воевали?
Он вдруг ощутил тошнотворный комок, подкативший к самой гортани, и, не отдавая себе отчета в собственных действиях, подойдя к бомжам, сел на скамью…
— Давай я расскажу, Борода, давай я! — захихикал ясноглазый.
— Сам расскажу! Много ты помнишь-то?.. Ведь это я тебя узнал, дурака, а не ты меня!.. Ты послушай, доктор. — Он повернулся к Турецкому, и в нос Александру Борисовичу ударил характерный запах давно не мытого тела. — Их, щенков этих необученных, тогда прямиком чуть ли не с самолета да в самую пасть к этим гадам…
— Неправда твоя! — взвился второй. — Мы уж обстрелянные были, да разве против…
— Да какие там обстрелянные, а то я тебя не помню тогда, у тебя харя еще розовая была, как у второклашки… А я, брат, — тут в голосе сиплого впервые послышалась горечь и тоска, — я, брат, классным вертолетчиком был, сейчас не поверишь, а только правда это…
— Правда-правда! — подтвердил ясноглазый. — Кабы не правда, меня б тут хрен было!..
Он снова захихикал, а сиплый, тоже усмехнувшись, продолжил:
— Во-во… Его Коляном кличут, только тогда я этого не знал… Вся сопка после боя трупешниками усыпана была, однако я все-таки сел — вдруг, думаю, кто живой, сволочей-то этих моя «стрекоза» вспугнула да пара очередей, которые я по ним наладил… Ну сели мы, штурмана на стреме оставил, сам пошел поглядеть — и вот этого самого Коляна и нарыл!..
Теперь засмеялись оба враз, а Александр Борисович, молча слушавший и молча смотревший на эту жутковатую встречу ветеранов, ощутил головокружение… Он не был наивным человеком — куда уж с его-то работой! И много чего успел наглядеться за все свои годы. Но сейчас ох как дорого дал бы он за то, чтобы все, что происходило перед его глазами, и эти двое счастливых неожиданной встречей бомжей, и их сипло-визгливый смех оказались лишь частью какого-нибудь кошмарного сна!..
— Едва дышит, но дышит, даже шары свои пару раз, пока я его в машину заволакивал, открывал… И с тех пор, доктор, как я его в госпиталь доставил, вот только сейчас и свиделись! И как я его признал — уму непостижимо, а! По шарам его признал, больно они у него светлые да дурашливые… Так что ты, доктор, не серчай на нас, примем по маленькой — и того… свалим отседова!..
Александр Борисович сумел наконец сглотнуть образовавшийся в горле тошнотворный ком.
— Как же вы… Как же вы на улице-то оказались? — пробормотал он.
— А как все! — беспечно отмахнулся сиплый. — Меня женушка моя подставила: спуталась, сука, с ментом, пока я на своей «стрекозе» над Афганом курсировал… Ну и того, без документов и без квартиры оставили как два пальца обоссать… Долго рассказывать!.. А этого дуралея, — сиплый кивнул на Коляна, — «чистильщики» обстряпали, пусть Богу спасибо говорит, что не замочили!.. Ты, доктор, небось про «чистильщиков»-то и не слыхал отродясь, а? Или знаешь, кто такие?.. Да нет, навряд ли…
— Знаю, — сказал Александр Борисович. Так называли еще лет десять назад черных риелторов, специализирующихся на квартирах одиноких людей, чаще стариков и инвалидов. Схема почти всегда была одна и та же. От «фирмы» поступало предложение малоимущему владельцу о продаже его квартиры в обмен на покупку комнаты в коммуналке. Разницу в цене обещали отдать прямо в руки. Доверчивые пенсионеры, инвалиды или обыкновенные алкоголики — словом, те, кто нуждался в деньгах, — соглашались: чем жить в одиночестве, не имея ни родных, ни друзей, уж лучше с соседями в коммуналке — все среди людей… В итоге оказывались на улице без документов, которые у них под разными предлогами забирали якобы для оформления или составления генеральной доверенности, а то и вовсе на том свете — если «чистильщики» не гнушались «мокрухой»…
— Все знают, и все попадаются, — кивнул сиплый. А Турецкий, чтобы хоть что-нибудь сказать, растерянно спросил:
— Как же вы… зимой-то?..
— Вот Колян пока не знаю, — помотал головой бомж. — А лично я в деревеньке одной зимую, тут в области… Там, доктор, люди пока что окончательно не вывелись, как в столице нашей сраной державушки, пускают к себе… Не все, конечно, а кто в Бога верит, вот и пускают перезимовать. А кто и в баньку тоже, тулуп там у кого лишний бывает, прадедов еще…
— Я не доктор, — произнес Александр Борисович. — Я… Словом, я вам, мужики, помочь могу…
— Помочь?.. — Сиплый моментально напрягся и, прищурившись, уставился на Турецкого. — И чем же это?..Его ясноглазый товарищ тоже перестал смеяться и улыбаться, и под этим двойным взглядом Турецкий почувствовал себя вдруг некомфортно…
— Можно документы восстановить, возможно и с квартирами вашими разобраться, если адреса прежние скажете…
Повисла тяжелая пауза, которую в конце концов нарушил сиплый:
— На добром слове спасибочки, хотя и не знаю, кто ты такой… А от помощи мы с Коляном, пожалуй, откажемся… Ты, начальник, не обижайся, а только нам уже вряд ли поможешь…
— Почему?..
— Так отвыкли мы… То есть, наоборот, привыкли, — снова заулыбался младший такой непонятливости неизвестного гражданина. — Ничего, такая уж, видать, нам судьба выпала…
