А насчет верности — и это тоже знал Турецкий — у тетки были жесткие принципы. И сама никогда не искала компромиссов, и у других их не принимала. Поэтому и изумление ее по поводу Капитолины было, с одной стороны, разумеется, наигранным, шутливым, а с другой — абсолютно серьезным. Уж как бы там ни складывались у ее племянника отношения с женой, Валентина ни за что не позволила бы любимому Сашке изменить Ирине с другой женщиной, пусть даже и сильно нравящейся ей. Это — железно. Так что и думать нечего… А Капа-Лина, между прочим, очень достойная женщина. И чем еще черт не шутит?..
И хотя эта, последняя, мысль появилась, скорее всего, спонтанно, она тем не менее наверняка была лишь отчасти обусловлена присущим Александру Борисовичу эстетическим чувством прекрасного, а главным же образом вечной тоской мужчины по прекрасной женщине, в которой, вопреки сухой логике бытия, сошлись бы наконец однажды все его мечты, все выдуманные идеалы, все неистовые желания… О господи, да разве так бывает? А чего тогда они смотрят в разные стороны? Не видят? Или не верят?.. Просто не понимают и не умеют…
На обратном пути Александр Борисович заглянул на железнодорожный вокзал и там, в киоске с товарами для отъезжающих, купил фотопленку «кодак», которую, приехав теперь домой на автобусе, и заправил в фотоаппарат, приготовив его на утро, чтобы не терять времени даром.
Заодно вспомнил и о своем мобильнике, который, как приехал, бросил на теткино трюмо и забыл о нем. Включать, чтобы с кем-то разговаривать, не было никакой охоты. И вообще, ему была нужна тишина — и вокруг, и в мыслях.
А по поводу того, что там, в станице Новоорлянской, хорошая, славная девушка Леночка, собирающаяся на будущий год приехать в Москву, чтобы поступить в школу милиции, отыщет его документы, у Турецкого уверенности не было. Разве что совсем слабенькая надежда. Поскольку было все-таки известно, кто украл, хотя сам вор уже был покойником. Леночка считала, что рекомендации Александра Борисовича ей будет вполне достаточно, чтобы начать совершать подвиги в борьбе с организованной преступностью, и готова была носом рыть землю.
Узнай, к примеру, еще и о ней тетка, так совсем слетела бы с катушек! А ведь ничего же не было! Ну что за люди такие?! Почему никто не хочет верить в возможность просто нормальных отношений между мужчиной и женщиной?! Себя к этой категории «всех людей» Турецкий не причислял, ибо твердо знал, когда можно верить, а когда — нет. И весь сказ!
Он включил мобильник. И случилось невероятное: телефон будто только этого и ждал — заиграл Моцарта. Черт возьми, Иркина фантазия! Приобщение, так сказать, к высокой культуре!.. Надо будет сменить мелодию на… футбольный марш, что ли…
Александр посмотрел на вызов. Подумал: есть Бог. Звонила Лена.
— Алло, Турецкий слушает, Леночка, добрый вечер…
Как славно, что, еще даже и не помышляя о побеге из Москвы, он не поскупился и положил на счет своего номера двести баксов — теперь можно болтать сколько угодно!
— Александр Борисович! — тоненько пропищала «гроза бандитов». — Ну что же вы? Сами сказали, а сами отключились? Саша, ты как?
— Спасибо, милая… Сам не знаю. Пока нашел… Да тут во всем городе сутки света не было. Ну а как вы там? Успокоилось?
— Нет, следствие ведут. А у Куренных дядя Володя обыск произвел и ваши документы обнаружил. Только без денег…
— Да черт с ними, Леночка! Главное — паспорт, права, чего там еще было, не помню…
— Удостоверение и карточка банковская.
— Да?! Во здорово! А то я тут, как нищий, самый настоящий бомж! Синяки теткиными кремами замазываю, представляешь? Отлично, Леночка! Ты, может, передашь их с проводницей?
— Так уже передала!
— Когда? — испугался Турецкий.
— Их ваш товарищ, который у нас искал вас, с собой забрал. Антон Владимирович Плетнев, за которого вы себя выдавали… Вот вы и попались!
— А зачем он их взял? — сразу поскучнел Турецкий.
— Так чтоб вам и передать! Он к вам, в Новороссийск, отправился. Еще вчера. Он не нашел вас разве?
— И не найдет.
— Почему? — встревожилась Лена.
— А потому что я не желаю его видеть. И он не знает, у кого я остановился. И не узнает, надеюсь… Ладно, обойдусь пока без документов, не огорчайся.
— Я хотела, как лучше…
— Ничего, бывает. Передай привет своим. Спасибо вам за помощь. А ты меня не забывай, звони, тебе я всегда отвечу.
— Саша, — жалобно сказала Лена, — я тебя… целую…
— Да, — сказал Александр Борисович, нажимая кнопку отбоя. — Тетка точно упала бы в обморок…
Аппарат снова выдал такты увертюры к «Свадьбе Фигаро».
«Это ж надо! Легок на помине!.. Ну ты подождешь…»
Отвечать на вызов Антона Плетнева, который, судя по всему, находился где-то рядом, в смысле в городе, Турецкий не собирался. Трубка поиграла, поиграла и замолкла. Перебьется. И документы теперь никуда не денутся, в крайнем случае, вернутся в Москву…
Интересно, а чего все-таки Плетневу здесь надо, кой черт его сюда принес? Неужто совесть проснулась? Да быть того не может… Но ответить себе внятно на риторически заданный вопрос Александр Борисович не успел, поскольку телефон снова «затюлюкал» мелодией быстро, оказывается, умеющего осточертеть Моцарта. Нет, все-таки прав был, по-своему, Сальери!..
На вызове был Меркулов. Вот это уже что-то! Похоже на заговор. А если следующим абонентом будет Ирина, вообще сливай воду, Турецкий, склеивай ласты — так, кажется, выразился сегодня по какому-то поводу будущий родственник.
— Привет, Костя, — сухо сказал Турецкий.
— Здравствуй, чего пропал?
— Для кого?
— Ну… не понимаешь?
— Нет, Костя, не понимаю. Я, кстати, сам собирался тебе сегодня позвонить. Тут одно дельце наметилось интересное. Я хочу разобраться, поскольку оказался рядом. Ты слушаешь?
— Да. Ты — в Новороссийске, надо понимать?
— Правильно понимаешь. А дело вот в чем…
— Подожди, давай сперва наше решим.
— Костя, а у нас с тобой нет никакого дела. Я — в отпуске. Если ты хочешь помочь хорошему человеку найти себя, помоги. У тебя имеется такая возможность. Я сумел бы, конечно, и сам, но ввиду некоторых обстоятельств не могу обратиться в официальные органы, а ты можешь.
— Если ты о документах, то… Ну хорошо, я готов выслушать твое дело. Говори.
— Слушай. Я встретил весьма интеллигентного человека, страдающего биографической амнезией, так это называется, я выяснил сегодня, по-научному. Он вполне мог быть до болезни работником госбезопасности либо внутренних дел. Сейчас — бомж. Но — особый, я подчеркиваю. Появился здесь в начале марта нынешнего года. Мне надо знать, не исчезали ли в прошлом, ну или в начале этого года люди в этих «конторах». Фотографию этого человека я сделаю завтра и могу немедленно переслать в Москву. Я тут более детально посоветуюсь с одним врачом, возможно, покажу ей… э-э-э… врачу больного, впрочем, вполне здорового внешне, и мы посмотрим, что можно сделать дальше, чтобы человеку попробовать вернуть его память. Биографическая амнезия, я читал, штука страшная, но, к счастью, бывает иногда излечима. Вот, собственно, и все. Такая история.
