Книги не только снабжали Александра Борисовича необходимой информацией, но и отвлекали от душной камерной «бытовухи», окружающей его со всех шести сторон.
Турецкий читал о японцах с интересом. Его всегда интересовали эти люди, живущие на островах, в своем замкнутом, довольно скудном мире, и выковавшие свой особый национальный дух, как выковывают клинок меча.
Самураи, ниндзя, сегуны, микадо… — история островного народа была трагична, но вместе с тем торжественна и величественна, как миф о древних богах. Особенно Турецкому импонировал обычай самураев, запрещающий им нападать на противника внезапно и со спины. Нужно было непременно вызвать противника на бой, дать ему понять, что ты готов обнажить свой меч для схватки. В этом было много благородства, не свойственного европейцам и американцам.
Однако Александр Борисович был в камере не единственный человек, заинтересовавшийся книгой о японцах (хотя речь в данном случае идет не столько о книге, сколько о ее пестрой глянцевой обложке).
На соседней шконке, свесив на пол огромные босые ноги, сидел тот самый медведеподобный верзила, метра под два ростом и столько же в обхвате. На нем были спортивные штаны и черная майка. Толстые руки покрыты наколками, обилие и разнообразие которых говорило о долгой и увлекательной жизни на зоне и в тюрьме. Физиономия у уголовника была туповатая, небритая и какая-то помятая, словно однажды по ней проехался каток и следы от того катка до сих пор не стерлись.
Уголовник смотрел на Турецкого, усмехался и скреб пятерней затылок.
— Эй! — окликнул он наконец. Турецкий не откликнулся.
— Эй, с книгой! К тебе обращаюсь! Александр Борисович отвлекся от книги и посмотрел на верзилу.
— Что читаешь, следак? — осведомился тот, ухмыляясь ухмылкой, похожей на звериный оскал.
«Смотри, и это знает», — подумал Турецкий. Он показал уголовнику обложку книги и снова углубился в чтение.
— Ох ты! — хмыкнул верзила. — Про япошек, значит? И чего пишут?
Александр Борисович нахмурился и прочел вслух:
— «Сочетание белого цвета с красным цветом японцы воспринимают как праздничное, нарядное. Однако сам по себе белый — цвет траура».
Тот ухмыльнулся, поглядывая на Турецкого недобрыми глазами.
— Ну, и у нас тоже… тапочки белые — для покойников, — пробасил он.
Турецкий улыбнулся.
— Верно. Думаешь, это мы у них позаимствовали?
Верзила посмотрел на сокамерников и кивнул на Турецкого.
— Слыхали? «У них»! Чего сразу «мы у них». А если они у нас? — Верзила вперил в лицо Турецкого мутный, бесчувственный взгляд. — Эй, следак, ты так любишь косоглазых? Они тебе дороже нас, русских?
Те молча наблюдали, что будет…
«Ну вот, — устало подумал Александр Борисович. — Кажется, намечается небольшое приключение. Что ж, по крайней мере скучать не придется».
Однако, не желая нарываться на неприятности, Турецкий снова опустил взгляд на страницу книги. Верзилу это, похоже, задело за живое.
— Ну ты, читарь!
Верзила тяжело поднялся со своего насеста. Теперь он нависал над Турецким, как огромная скала. Хрустнул суставами толстых, похожих на лошадиные копыта «клешней» и, угрожающе ухмыляясь, подошел к Турецкому.
Александр Борисович отложил книгу и посмотрел на уголовника снизу вверх. Посмотрел спокойно, холодно, без всякого страха или беспокойства.
— Хочешь, чтобы я тебе еще почитал? — осведомился он насмешливо.
Уголовник обвел взглядом сокамерников.
— Слыхали? Он мне про япошек читать хочет. Любит косоглазых. — Он перевел взгляд на Александра Борисовича и осведомился: — А нас, русских людей, значит, хуже падали считаешь? Я правильно понимаю?
«Так-так», — сказал себе Турецкий. В душе у него стал просыпаться задиристый, драчливый мальчишка. Ему вдруг до смерти захотелось встать и смазать верзилу по слоноподобной физиономии. Стоило больших усилий взять себя в руки и не обострять ситуацию.
— Ты за меня не сочиняй, что я считаю и кого люблю, — сухо сказал уголовнику Александр Борисович.
— Это я сочиняю? — вскинул тот брови. — Ну ты, сыскарь, договорился. Сейчас ты узнаешь, кто такой Вася Каменный!
Верзила, сжав кулаки, стал надвигаться на Турецкого, смакуя и растягивая каждое мгновение грядущей расправы. И снова Александру Борисовичу пришлось сделать усилие, чтобы усмирить гневного зверя, проснувшегося в душе.
— Твой старший сын школу сейчас заканчивает, да? — поинтересовался он у верзилы. — С матерью живет, в Йошкар-Оле.
Уголовник остановился, словно наткнулся на невидимую стену. Его небритое лицо вытянулось. Он стоял и молча, в полном изумлении смотрел на Турецкого.
— Так вот, — продолжил Александр Борисович спокойно. — Если тут, — Турецкий показал на пол камеры, — если тут со мной что случится — там у него в кармане героин найдут. Граммов сто. И за распространение привлекут. Пойдет твой сынуля мотать по полной. Уловил?
Верзила облизнул пересохшие губы и пробасил:
— Уловил.
— Теперь ты будешь с меня пылинки сдувать, — холодно сказал ему Турецкий. — Если ночью, шагая к параше, я споткнусь и сломаю себе шею или палец — без разницы, — в Йошкар-Оле случится беда. Ясно выражаюсь?
— Да ясно, ясно, — прогудел уголовник, болезненно поморщившись.
— А теперь — шагай. Вали на шконку, я сказал!
Уголовник молча повернулся и побрел к своим нарам. Подошел, сел и стал рассматривать босые ноги, как бы размышляя, стоит натянуть на них носки или нет.
10
В кабинете следователя ФСБ Павлова ничего не изменилось с тех пор, как Турецкий оказался здесь в первый раз. Не изменился и сам следователь — такой же недовольный, желчный, с ненавидящим, колким взглядом.
Александр Борисович стоял перед столом в наручниках и глядел на него исподлобья. Ни предложить сесть, ни снять наручники Павлов не соизволил: обычное психологическое давление. За дверью, как и полагается, наверняка застыл дюжий конвоир.
Павлов с довольным видом читал какой-то документ. Неторопливо, не обращая внимания на Турецкого, словно того и не было. Изучив документ, он оторвал взгляд от бумаг и посмотрел на Александра Борисовича.
— Александр Борисович, — заговорил он голосом холодным и неприязненным, — вы хотите, чтобы я показал вам заключение судмедэкспертизы?
— Хочу, — сухо ответил Турецкий. — Очень интересно, что в этом деле судмедэксперты нашли.
Следователь тонко усмехнулся и протянул бумагу Турецкому.
— Да пожалуйста, читайте!
Александр Борисович хотел было взять лист, но следователь дернул его на себя и покачал головой:
