Логопед, названный так за свое сильное заикание, очень сомневался в том, что Хохол прав. Лично у него не было оснований не верить своему бригадиру, который за «крутую зелень» выделил нескольких пацанов для небольшой зачистки после проведения конкретной операции. Кто там был заказчиком, Логопеда — высокого, стриженного наголо парня, в спортивном костюме и яркой бейсболке, совершенно не интересовало. Ему и в голову не приходило, что после зачистки, которую они с Хохлом провели, убрав Куратора, но, потеряв при этом Химика, то есть своего, над ними самими навис топор. Но Хохол — старше, опытнее, наверное, ему надо верить. Иначе почему бы они теперь оба втихаря «отваливали» ночным поездом из Новороссийска?
Этого Куратора, который один имел непосредственный, ну, то есть по мобиле, контакт с исполнителем, они догоняли весь день, с самого рассвета. Чем он рассердил заказчика, неизвестно, но последовала команда: убрать немедленно! И сделать все чисто! Однако тот ушел от них, со второго этажа выпрыгнул, как только почуял, что заказчик заколебался. Ушел, гад, унеся с собой какие-то диски, хрен его знает. Тут Хохол сечет. И на тех дисках вроде бы должен был находиться полный п…ц заказчику. Вот и мотались весь день Логопед с Химиком по городу, с одной точки на другую, где мог, по их понятиям, оказаться Куратор, который собирался незаметно исчезнуть из города, уже всякую надежду потеряли, пока наконец именно Хохол не вычислил беглеца. Ошибся Химик, и Куратор вмиг уделал его, — свернул шею, как куренку. Сильный, падла. Но Хохол оказался на месте в нужный момент и уложил Куратора одной-единственной пулей из пистолета с глушителем. Иначе и нельзя было, народу полно вокруг, автобус с минуты на минуту должен был отойти на Анапу. А тут два «жмурика». Хорошо еще, что ночь, кустарник… Короче, пришлось терять время и от них избавляться: вывозить к морю, на «дикие» пляжи. Вот тогда и выдал Хохол на тему «делать ноги». И теперь они стояли в тамбуре предпоследнего вагона уходящего ночного поезда, а на плече у Хохла болталась на ремне сумка Куратора с теми дисками.
Логопед не понимал, на хрена они им, но Хохол только сказал, что они больших «бабок» стоят. Правда, и конкретный риск имеется. А это уже — его «базар»… Раз ушли, Логопед больше в их разборки лезть не собирался. Его другое занимало сейчас: кто висит на «хвосте»? Свои пацаны не пойдут против него с Химиком, им же наверняка еще неизвестно, что пацан «отдыхает» на центральном городском пляже. Значит, заказчик должен иметь своих «чистильщиков», не известных никому в городе среди братвы. Но если так, то чего ж тогда они с Химиком пахали, а не те? Ни хрена не поймешь…
Вдвоем бы, конечно, «линять» запросто, но Хохол четко велел разбегаться и залегать, не светиться. И вот это уже не нравилось Логопеду. «Бабки» есть, не о них «базар», но от кого когти рвать?.. Никак не укладывалось в голове его, что надо просто бежать.
А еще Хохлу не понравилось, что Логопед не успел переодеться перед отъездом. Так когда ж было-то? Сам-то вон курточку перевернул наизнанку — и гуляй, а у Логопеда бейсболка не та, внимание, блин, привлекает! Ни хрена, пусть только попробуют… Нет, наверное, все-таки зря Хохла послушался, надо было со своими пацанами остаться, заказчик бы к ним и не сунулся. А теперь что?..
И Хохол, будто почувствовав раздиравшие Логопеда внутренние противоречия, чуть насмешливо предложил ему:
— В общем, кончаем болтать, давай разбегаться.
— А к-куда? — Логопед подергал боковую дверь, потом противоположную. — З-заперто!
— Не для нас… — Хохол достал из кармана джинсов обыкновенный ключ проводника — тройник и, вставив в замок, открыл дверь. Высунулся в скользящую мимо него темноту, и его словно передернуло, будто он поежился от холода, буркнул что-то про себя и аккуратно прикрыл дверь. — Давай, выскакивай на первом же полустанке. И постарайся, для своего же блага, чтоб проводница тебя не видела.
— С-спасибо, Хох-хол.
— Валяй, Логопед. Будь осторожен, ни с кем не базлай… Я, когда в девяносто четвертом менял профессию, тоже поначалу на мелочах прокалывался. Давай!..
Хохол поправил ремень сумки, хлопнул Логопеда по плечу и ушел в последний вагон, закрыв за собой переходную дверь.
Логопед остался один. Достал сигарету, закурил, зачем-то проверил, открывается ли наружная дверь. Все было нормально, а на душе отчего-то становилось все более скверно. Вспомнилось, что этот Хохол, еще как вошли в вагон, сразу спросил, приходилось ли Логопеду прыгать из поезда на ходу? Он ответил, что бывало, и Хохол как-то сочувственно поглядел на него. А потом сказал, — уже когда вышли в этот, противоположный от купе проводников, тамбур, — что на его, Логопеда, месте не стал бы дожидаться остановки, а выпрыгнул бы сразу, как отъехали от города. Выбрал бы место, где насыпь не такая крутая, и сиганул бы. Темно, правда, но тут уж как повезет… Тем более что и поезд пока еле тянется. Вышел бы на шоссе, взял любой грузовик и рванул в сторону Крымска, а оттуда — на север… Потому что на этом поезде до того же Крымска они вполне могут и не доехать… А почему легковую «тачку» нельзя? Да потому, опять же, что те, если выходы уже перекрыли, станут в первую очередь на трассе именно легковые «шмонать».
Вот это, наверное, и злило Логопеда: неопределенность собственного положения, к которой он не привык. Продолжая курить, он приоткрыл дверь, за которой было черно, и только вдали мерцали огоньки, но свету от них не было никакого…
Задумавшись, Логопед как-то сразу не обратил внимания на то, что за его спиной приоткрылась дверь. Но быстро опомнился, прикрыл свою дверь и стал к ней спиной. В тамбур, припадая на правую ногу и опираясь на палочку, выбрался дед в обвисших на коленях «трениках». Логопед внимательно посмотрел на него, но опасности для себя, во всяком случае, явной, не обнаружил и успокоился, продолжая курить. А дед между тем, отвернувшись к окну, что-то забормотал негромко, почти про себя, что курить охота, а старуха, стерва, криком орет, нельзя, мол, сдохнешь… Вот и приходится тайком, мать их всех тудыть и растудыть…
Затем он выудил из смятой пачки согнутую сигарету, расправил ее, сунул в рот и стал хлопать по карманам в поисках спичек. Потом он закашлялся, как от чрезмерного напряжения, и долго кашлял, в конце концов уронив на грязный пол сигарету. Кряхтя, нагнулся, чтобы ее поднять, но поезд качнуло, и дед нечаянно наступил на нее ногой. Что называется, и смех, и грех. Логопед невольно хмыкнул по поводу такой незадачи. А вот деду, видно, было не до смеха: может, она у него последняя была. Он все-таки ее поднял, не без труда распрямился, охая при этом, прислонился к двери и, постояв так, словно в изнеможении, обернулся к Логопеду. При этом в глазах его читалась такая мольба, что и пень бы растрогался. Жестом и взглядом спросил, нет ли огоньку?
Логопед сунул руку в карман своих спортивных шаровар, потряс в нем спичками и вынул коробок, протягивая старику. Тот, с кривой сигаретой в зубах, опираясь одной рукой на палочку, а другой придерживаясь за стенку, подошел ближе. Взял коробок, тоже потряс им и, привалившись боком к двери в вагон, стал дрожащими руками чиркать спичкой. Первая сломалась. Дед сунул руку в карман «треников» и достал нечистый носовой платок, вытер им руки и сунул его в боковой карман пиджака.
