— Я тоже, — спокойно сказал мэр, хотя внутри у него все, казалось, кипело, но он большим усилием воли сумел сдержать себя, подавить вспыхнувший гнев: сила была сейчас не на его стороне. Четверо «отморозков» в приемной — не просто охрана.
И спокойствие мэра подействовало-таки на Переверзина. Он оборвал свои угрозы и закончил почти мирным тоном:
— Ну хорошо, хорошо, уговорили, я все равно пробуду здесь еще пару дней… И если нужна поддержка сверху, вы только скажите, — он деланно засмеялся. — Это для нас не вопрос. А вот недовольство населения, у которого мэр украл… — это ж придумать! — мясо, вот это серьезно. Это очень серьезно! — кажется, он снова переходил к угрозам, но уже улыбаясь при этом. — Так ведь и до трагедии недалеко. Найдется какой-нибудь обиженный, псих ненормальный, как говорит моя дочь, да и отомстит мэру за своих размороженных кур и уток, а потом будут наши доблестные правоохранители годами искать нити политического заговора… Только кому от этого легче, не так ли? Или вы мечтаете о пышных похоронах? — Лицо Переверзина снова стало жестким, будто каменным. Или скорее бронзовым, как на старинных медальонах. — Так за этим, как говорится, дело не станет. — И глаза его превратились в две льдинки. — Это шутки у меня такие, Виталий Семенович, — серьезно заметил Переверзин.
Ну что ж, он показал себя, свои цели и пути их достижения определил, а теперь пусть этот растяпа, размазня-мэр, ворочается всю ночь. Бессонница — на пользу…
— Надеюсь, до скорого! — Переверзин взметнул рукой, резко вскочил, повернулся и, не прощаясь, быстро вышел из кабинета, не закрыв за собой дверь. Ну, фюрер да и только… ты посмотри, что делается на Руси…
«Нет, этот не остановится… А что, если он и в самом деле так силен?.. Или играет?.. — размышлял мэр, глядя на открытую дверь, которую никто там, в приемной, и закрывать не собирался, и войти вроде бы тоже не желал. — Неужто страшней этого кота действительно зверя нет?.. Мышиная какая-то психология. Быстренько утащить и спрятаться… Видно, самому встать придется, — во всех смыслах…»
И Виталий Семенович Смородин принял решение, которое в настоящий момент посчитал наиболее целесообразным, хотя и, возможно, таящим неизвестные пока неприятности для него. Особенно теперь, в преддверии приближающейся выборной гонки. Он сам прошел и закрыл дверь, ни слова не сказав секретарше, а вернувшись к столу, взялся за телефонную трубку и открыл свой собственный телефонный справочник на букве «П» — прокуратура…
Глава четвертая ДНЕВНЫЕ ЗАБОТЫ
Валентина Денисовна была в расстроенных чувствах, если так возможно выразить ее почти скорбное душевное состояние. Что с того, что любимый племянник — большая шишка в столице? Была, кстати…
Частный предприниматель Ермакова, имевшая доходный бизнес, — она всегда делала ударение на «е», полагая, что так звучит «иностраннее», ибо все равно слово не русское, а черт-те какое — чужое. Но дело есть дело, и за ним следовало следить. А как тут уследишь, если, с одной стороны, — сердце больное, а с другой — бардак с электричеством, от которого и здоровое сердце не выдержит?..
С этими гнетущими мыслями она ходила вчера на общегородской митинг протеста, организованный партиями, которые собирались выдвигать своих кандидатов на «мэрский пост». Хоть и звучало это выражение некрасиво и грубо, так и слышалось слово «мерзкий», борьба за него шла в городе нешуточная. И кризис с электричеством оказался прямо-таки на руку оппозиционным партиям. Вместе со всеми «протестующими», хотя толку от своих «протестов» никто и не ожидал, Валентина Денисовна громким и тонким голосом выкрикивала лозунг, которому, шныряя в толпе, учили женщин какие-то неизвестные личности, шустрые и нахальные. Но сами лозунги нравились, особенно этот: «Мэр, отдай наше мясо!», «Мэр! Ты обокрал нас!». Выкрикивали и смеялись, хотя, по правде, ничего веселого для своих кошельков не наблюдали. Пробежал слушок, что кто-то приплатил организаторам стихийного митинга протеста, ну, как обычно это делается, привыкли все давно, но всякий раз думают, что сегодня обязательно будет не так, как обычно…
Словом, повеселились. Обратили внимание, как к мэрии подкатили «важные» автомобили и выскочил неизвестный, — говорили, он какой-то серьезный в правительстве, там, в Москве, а не здесь, в Новороссийске, представитель и обязательно разберется в энергокризисе. Будто бы он даже специально для этой цели и прибыл сюда, сам Путин якобы его прислал. Но мало кто верил и в эти сказки. Да и правительств этих развелось, — что ни город, то свое правительство. Скоро уже в станицах начнут расширять власти. И пойдут министры «золотарных» дел! Вот тогда уж натурально, как в поговорке, придется гасить свет. Батьки-атамана на них на всех не хватает!..
Покричали и разошлись. А нынче с утра отправилась Валентина Денисовна в свою «Усладу», да еще больше расстроилась. Убытки, несмотря на все ухищрения — продажу по резко сниженным ценам, при которых все же успели избавиться от размороженных птицы и мяса и ничего выбрасывать не пришлось, — были велики. И вот теперь она возвращалась домой в скверном настроении. И зла сорвать не на ком, не на своих же!
Невесело размышляя о том, что в связи с намечающимися переменами в жизни, может, уже приспело время переложить ей свою ношу на плечи мужика, она увидела любопытную картину.
Из большого магазина женской одежды, который теперь именовался, как и вся эта распроклятая жизнь, чужеземным словом «бутик», неизвестно что обозначавшим, вышли две девушки. Обеих Валентина хорошо знала. Одна была Олеся, соседская девчонка, за последнее время быстро как-то вытянувшаяся и похорошевшая, модная такая блондиночка, дочка Анны Александровны, по-соседски — Нюры. А вторая — ее давняя подружка Наташа, милая, худенькая девчонка с рыжими кудрями. Ну конечно, из двух подружек одна должна разительно отличаться в лучшую сторону. Закон жизни, вздохнула Валентина, вспомнившая, что и сама когда-то, будучи уже замужем, бегала в неказистых подружках у той же Нюрки… Это Сашка с Сережей уверяют, что она была красавицей, сама Валентина так не считала — обычная девушка, каких миллионы…
Она машинально догнала девушек, услышала обрывок разговора. Олеська говорила довольно громко, будто желала привлечь внимание посторонних, знакомая манера…
Между прочим, Олеська тащила в обеих руках три здоровенных пакета, а у Наташеньки был всего один, да и тот больше похожий на выходную женскую сумочку, куда вмещались разве что пудра, маленький пузырек духов, носовой платочек да еще тушь для ресниц, как вспоминала себя в этом возрасте Валентина.
А разговор-то был любопытный.
— О чем ты говоришь, это же для меня копейки теперь! — небрежно бросила Олеся.
— Алиска, да ты чего? Я ж и за полгода столько не заработаю! Даже если папа в загранку пойдет, ему два месяца придется откладывать, чтоб столько поднять…
— А вот мой Славка — поднял, — с превосходством заявила Олеся. — И никакой загранки. Просто мозгами, сказал он, надо шурупить!
— Так он же в отпуске, сама сказала…
— Никакой не отпуск, ты не поняла. Просто очередные важные дела у него. И отъехал, сказал, ненадолго. И потом, я — женщина! Не мое это дело, своего мужчину о его заработке расспрашивать!..
