— Володя, ты когда «Тихий Дон» в последний раз читал?
— Че-во-о?! — Турецкий наяву увидел, как у генерала отвисла челюсть.
— Я имею в виду роман Шолохова.
— Ну, Саня, знаешь?.. Не помню… Может, в школе еще. А что за проблема-то? Писателя, что ль, какого замочили?
— Не знаю я ничего про писателей, хотя, наверное, не сильно возражал бы. Имея в виду некоторых. — Яковлев громко захохотал, Лина услышала раскатистые волны истинно «генеральского» смеха. А Турецкий продолжил: — Я по другой причине спросил. Напомнить тебе хотел один эпизод. Потому что я тоже давно читал. Думал, ты вспомнишь, но, видно, придется мне. Так вот, есть там один казак, Прохор, кажется, адъютант Гришки Мелехова. Он к станичнице молодой заскочил, когда белая армия отступала. Так было, по-моему. Ну, забежал второпях и спрашивает: есть ли, мол, у тебя? Видать, от Деникина решил на сторону податься, закосить. Слинять. И ему для этого, чтобы все было как бы на законных основаниях, потребовалось срочно где-нибудь триппер подцепить, понимаешь?
Последовала короткая, томительная пауза, после которой Яковлев разразился хохотом. Лина тоже зарыдала, зажимая рот обеими ладошками. Но Турецкий был серьезен, что, естественно, усугубляло ситуацию.
— Так тебе… ой! — захлебывался в Москве Яковлев. — Тебе, Саня, срочно по… потре… бовался?..
— Не торопись и не делай скороспелых выводов! — словно бы сердито перебил генерала Турецкий. — Дослушай сперва эту леденящую душу сагу. Итак, на чем я остановился?
— На три… — снова громким басом захохотал Яковлев, а Лина платочком промокала слезы и вздрагивала, будто от икоты.
— Вот именно. Словом, спросил Прохор, а казачка и отвечает: есть маленько. Понимаешь? Маленько. Прохор и говорит: ну и хорошо, мол, и мне не с воз надо. Это, ты понимаешь, вольный пересказ, не цитирую, сам сто лет роман не читал. Так вот, Володенька, и у меня, как у того Прохора, срочная, как я уже доложил, нужда объявилась.
— Что, наварить хочешь? — Яковлев не прекращал смеха.
— Нет, малость попроще. Ты про чепе в Новороссийске слышал, надеюсь?
— Да, разумеется. А к тебе какое имеет отношение?
— Пришлось, понимаешь, заняться. Обстоятельства так сложились.
— А триппер-то при чем здесь?!
— Как раз притом! Мучает меня, понимаешь ли…
— Что?! Уже наварил?!
— Вроде того, избавиться хочу. Тут один «трупешник» обнаружился. Собственно, их уже пять, но один неопознанный. И, судя по всему, он из наших клиентов, Володя. Надо бы опознать. Причем экстренно. Не поможешь?
— Уф-ф! С этого б и начинал, а то… Ну артист, Санька! Конечно, помогу, какой разговор? А насколько это у тебя экстренно?
— Вчера, как обычно.
— Да-а, ну, разыграл ты, старина… С меня хороший коньяк.
— Зачем же? Опознаешь, тогда с меня.
— Не возражаю, готовь. Не коньяк, а фотку. Передай, по возможности, сегодня, а сделаем завтра. Если он действительно наш… Ну а сам-то как?
— Будем считать, в порядке. До встречи?
— Будь!
Турецкий сунул трубку в карман и сказал Лине:
— Как доктор ты, я уверен, можешь меня понять. Если бы я поставил вопрос иначе, Володька начал бы канючить, уверять, что у него полная загрузка, что людей нет и прочее. А так — результат налицо, как видишь… Так, и еще один, совсем короткий звонок. — Он снова достал трубку и набрал номер Липняковского. — Витольд Кузьмич, я не спрашиваю у вас ничего, все — назавтра. А сегодня, пожалуйста, отправьте пару фотографий нашего «утопленника», вы знаете какие, в Москву, на Петровку, тридцать восемь, МУР, генералу Яковлеву В.М. без объяснений. Просто укажите свою и мою фамилии. Ответ придет завтра же, я договорился. Отдыхайте…
— А ведь ты в самом деле артист. Он прав, твой генерал.
— Кстати, о генерале… Был, помню, такой анекдот — из периода повсеместного строительства памятников неизвестным солдатам и последующего повального «очернения» нашей социалистической действительности. Откопали полуистлевшие кости давно погибшего солдата, захоронили заново, собрались наши ветераны и устроили торжественное открытие памятника с вечным, естественно, огнем. Тут приближается к могиле седой и важный генерал, преклоняет колено и обращается к духу покойного: «Ну вот, успокоился ли ты наконец, неизвестный солдат?» — и слышит из-под земли: «Яволь, группен-фюрер!»
— Да ну тебя к черту! — Лина, хохоча, стала колотить его по плечу кулачками. — Ну Сашенька, и что ты за человек такой? Господи, и что нам с тобой делать?..
А вот этот вопрос так и остался без ответа…
Валентина Денисовна встретила их приветливо, будто никакого разговора у нее с доктором днем не было. Она просто внимательно посмотрела на них, чуть искоса, с легкой, почти незаметной усмешкой, и Александр ощутил, как напряглась Лина, — по руке ее почувствовал, которую придерживал под локоть. И сам ринулся в атаку.
— Слушай, тетка, ты прекрасно знаешь, что я тебя люблю. Давно и страстно. И ты что же думаешь, это будет продолжаться постоянно? Шалишь! Вон теперь твой собственный обожатель, — указал он пальцем на Сергея Ивановича, сидевшего на веранде и с интересом наблюдавшего за происходящим. — И потому приказываю, потому как я генерал, а ты только еще будешь подполковницей… А чего приказываю? — Он вопросительно посмотрел на Лину, на тетку. — Ах, ну да, конечно! Не вмешивайся в наши с доктором дела! А то я прикажу, и она перестанет тебя лечить. У нас с моим любимым доктором свои проблемы, которые тебе недоступны в силу… В силу чего? — снова спросил он у Валентины Денисовны.
— В силу того, что ты — прохиндей и басурманин!
— О, в нашем словаре появилось новенькое, — глубокомысленно отметил Турецкий. — Ну да, Турок же, это на поверхности, тетка. Нет, ты не права, я, разумеется, прохиндей и горжусь этим, а Лина Сергеевна — изумительная женщина, в которую я влюблен со всем пылом юности. В нее влюблен, в тебя влюблен… ой, что творится! Сережа, наливай! Все, больше я ни в кого не влюблен, и закрыли вопрос. Лучше скажи, чем кормить собираешься, а то я увезу твоего доктора на край света, а ресторан, который называется… Сережа, как он называется? Ну, где мы с тобой постоянно отдыхали, пока тетка в больнице прохлаждалась? На Второй, кажется, Припортовой, а? Где «бизнес» ее вовсю, понимаешь, процветает?
— А-а, ты имеешь в виду «Усладу»?
— Во-во, ее, голубушку. Поедем, наедимся и не заплатим, нанесем серьезный убыток теткиному «бизнесу», прости господи…
— Все, Сашка, кончай дурить! — уже отсмеявшись, строго сказала Валентина Денисовна. — А ты чего сидишь? — накинулась на будущего супруга. — Приглашай к столу! Вон как давеча под яблоней накрыли. Бизнес мой ему, видишь ли, мешает… — проворчала она, но беззлобно, скорее с насмешкой над собой.
Она еще раз вопросительно взглянула на Капитолину Сергеевну, и та, заметил-таки Турецкий, с легкой усмешкой, успокаивающе кивнула в ответ. И тетка многозначительно вздохнула: дескать, добилась своего, петух прокукарекал, а дальше хоть и не рассветай…
