— Герда, уймитесь, — он перехватил руку, которой она собралась его оцарапать. — Вы неправы. Я не покушусь на ваши трусики и лифчики — даже если они мне очень понравятся. Вам не избежать обыска, смиритесь, будьте паинькой.
Жизненный закон: женщина неправа до тех пор, пока не заплачет. Он стоял в коридоре, контролируя нежелательные перебежки по нижней палубе, Глотов переворачивал матрас, выдергивал пустые ящики из шкафа, вытряс на кровать содержимое пухленького чемоданчика, а женщина сидела на одиноком трехногом табурете, закрыв лицо руками, и слезы сочились сквозь пальцы…
— Работайте, сыщик, — брезгливо поджав губы, разрешил Феликс, предлагая жестом перевернуть его каюту. — Работайте, работайте, луна еще высоко. Труд сделал из обезьяны человека. А из Дарвина — автора эволюционного учения.
— Так просто, Феликс? Вы не собираетесь биться смертным боем? Не будете качать права?
— И много ли я скачаю? — фыркнул Феликс. — Так, процентов десять, пятнадцать. Давайте, не смущайтесь, не такой уж я идиот, чтобы нарываться там, где это бессмысленно.
Лаврушины молчали хором, выслушивая его уверения в необходимости того, что никому не нужно.
— Делайте что хотите, — пробормотал Иван Максимович, обнимая жену, которая почти не подавала признаков жизни.
— Ага, явились! — взревела Николь, когда они вторглись на приватную территорию французов. — О, топор, как это сексуально! — она хотела броситься в атаку, но передумала, сломала себя через колено.
— Что вы ищите? — нервно вякнул Робер, хлопая красными воспаленными глазами, когда Глотов уже привычным движением перевернул матрас.
— Вчерашний день, — пробормотал Турецкий, направляясь к двери. — Все в порядке, дорогие мадам и месье, зачем задавать вопрос, если знаете на него ответ? Вы прибыли в полицейское государство, у нас такое в порядке вещей…
Плакала Ирина Сергеевна, он не злобствовал особенно в ее каюте, а Глотов вообще побледнел и отказался рыться в женских вещах. Но Турецкий посчитал не лишним перетрясти многочисленные наряды, упакованные в целлофан (странные люди эти богатые — знают, что не наденут, а все равно тащат с собой), распахнуть чемодан, запустив в него хищные пальцы, пересчитать украшения в маленькой инкрустированной коробочке.
— Как это глупо, — повторяла женщина, отрешенно качая красивой головой, — как это глупо, боже правый… Вам надо было во врачи податься, Александр Борисович — уж если возьметесь за больного, то доведете его до конца…
— Полностью разделяю ваши печали, Ирина Сергеевна, — сочувственно кивал Турецкий, — не принимайте близко к сердцу. Впрочем, понимаю ваше расстройство. Теперь, после того как я покопался в ваших украшениях, их остается только выбросить…
Голицын долго хохотал, когда услышал, что его помещение хотят обыскать. Он снова принял на грудь — был не пьяный, но изрядно навеселе. Впрочем, ночь еще не кончилась, а «горючего» в початой бутылке было столько, что хватило бы и троим.
— Исключений ведь мы не делаем, верно, Игорь Максимович? Сами того хотели. Учтите, если будете упорствовать, к рассвету у меня появится дополнительный стимул расширить список кандидатов на почетную роль.
— Да пошел ты, Турецкий, — проворчал Голицын, заходя в туалет. Что, видимо, означало — «делайте что хотите». Он получал какое-то мстительное удовольствие, роясь в вещах миллионера, ухмылялся про себя, бормотал что-то сквозь зубы, ловя недоуменные взгляды Глотова…
В каюте Манцевича на стук никто не отозвался. Стучаться вторично было в лом. Турецкий долбанул по двери — она оказалась незапертой. Вошел с людоедской улыбочкой. Вот и встретились два хищника. Посмотрим, кто кого. И вдруг тревога взяла за ребра — в каюте никого не было. Он распахнул дверь в санузел. И там никого. Гуляем, Альберт как вас там по отчеству? Ну, ничего, мы и без вас посмотрим…
— Работаем, Глотов, — бросил он.
Обыск, к чему уже привыкли, не принес результатов. Если и было что скрывать Манцевичу, то скрывал он это в себе (и на себе). Даже как-то аскетичненько. Из личных вещей — лишь туалетные принадлежности, темные очки, пара соломенных ботинок, трико, бритва, ноутбук. Никаких купальных принадлежностей или чего-то такого, говорящего, что человек отправился на отдых. Тревога взяла за ребра основательно, не отпускала. Турецкий созерцал пустую каюту, по которой они безжалостно прошлись в четыре руки, тяжелые предчувствия забирались в душу.
— Где Манцевич? — задал он запоздалый вопрос.
Матрос недоуменно пожал плечами.
— А хрен его знает. Я же с вами все это время…
— Будем искать, — обреченно вымолвил Турецкий.
Через четверть часа выяснилось, что Манцевича на яхте нет.
Очередная новость облетела «Антигону» со скоростью торнадо. Люди выбирались из кают, недоуменно переглядывались. Вылез Голицын с трясущейся губой.
— Что за чушь? Где Альберт?
— Его нет на яхте, Игорь Максимович, — отчитался бледнеющий Глотов.
— Бред полнейший, куда ему деться? — Голицын нервно хохотнул и замолчал. Неуверенность брала его за горло, перерастала в страх.
— Возможно, мы не все обыскали… — неуверенно начал Турецкий.
— Так ищите! — истерично гаркнул Голицын. — Я за вас буду искать?! — Его глаза лихорадочно забегали, руки затряслись. — Внимание, слушайте все сюда! Всем без исключения подняться в кают-компанию! Я сказал — всем! Исключение — Турецкий и Глотов, они ищут Манцевича. И смотрите мне, не дай бог не найдете…
Вот уж действительно, правило без исключения — исключение из правил. Он не мог избавиться от мысли, что еще пару дней такой нервотрепки, и он будет наизусть знать все закоулки этого странного судна. Но интуиция вгрызалась в мозг: пары дней не будет, осталось чуть-чуть. Причем не до счастливого исхода…
Они методично обшаривали пустую яхту. Трюм с машинным отделением, холодильники, пустые каюты, какие-то закутки, клетушки, вспомогательные помещения. Осмотр с фонарем окружающей водной глади. Это было очень загадочно. Куда мог пропасть изворотливый и хитрый секретарь, без которого Голицын должен чувствовать себя ампутантом без правой руки?
— Не могу поверить, неужели этого типа тоже убили? — прошептал Глотов, когда они оказались на внутренней кормовой лестнице. — Что вы думаете по этому поводу? Ведь это странно, нет?
— Полагаю, Манцевич разделил участь Ксении, — отозвался Турецкий. — Его убили и выбросили за борт. Обыкновенная история. Видимо, этому парню раньше, чем мне, пришла в голову светлая мысль. А вы ведь, Глотов, тоже не простой парень? — он впился в растерявшегося матроса своим коронным проникновенным взглядом.
— Эй-эй, о чем это вы? — матрос попятился, бросив упреждающий взгляд на топорик, с которым Турецкий уже успел сродниться.
— Вы ведь у нас крутой перец, ловелас, герой-любовник, нет? — ухмыльнулся сыщик. — Вам удалось отхватить не кого-нибудь, а саму Ирину Сергеевну Голицыну? Прекрасную женщину, эффектную, сексапильную, обворожительную. Не спорьте, Глотов, я отловил вас на горяченьком, и лишь врожденная скромность не позволила мне вынести увиденное на обсуждение. Я видел, какими вы обменивались взглядами. Рискуете, молодой человек, сильно рискуете. Признайтесь, виной случившемуся ваше сногсшибательное обаяние или что-то другое?
