В таком положении их и застала Ирина, ворвавшаяся в комнату. Это не было досадной случайностью, все просчитали. Преступления фактически не было, просто жизнь Турецкому пустили под откос. Видно, понял злодей, что сидящая в кафе напротив детектива женщина — не кто-нибудь, а жена. Он помнил звуки борьбы, видел, как рассвирепевшая Ирина била сумочкой обнаженную «модель», причем превосходила ее по всем «боевым» показателям. Та металась по комнате, получая заслуженные оплеухи, что-то пищала, но особенной досады или пристыженности в ее писке не замечалось. Избиение прекратилось — Ирина дала проститутке время убраться. Та схватила свою одежду, шмыгнула из комнаты, справившись на ура с поставленной задачей. И над душой воцарилось гневное лицо супруги. Она была растрепана, красна, словно загорала неделю без своего любимого крема. Он помнил, какой красивой показалась она ему в ту минуту. Странно, но некоторых женщин гнев красит. Впрочем, Ирина не орала. Когда она заговорила, голос был спокоен, напоен язвительностью. «Не моргай, Турецкий, да, это я, твоя женщина с некрасивым лицом. Ты разочарован, понимаю. Хотел и рыбку съесть… и другое. Ну что ж, обычное дело, любой на твоем месте поступил бы так же. Подожди, не вставай. Хочешь что-то сказать?»
Язык не слушался, он постоянно куда-то западал. Он пытался ей что-то объяснить, но плохо преуспел, терял слова, путался в показаниях. Вспоминал теорию заговора. Жаловался на то, что кружится голова. «Вижу, что у тебя кружится голова, — сухо отвечала Ирина. — Очень жаль, Турецкий, но то, что случилось, было исторической неизбежностью. Не знаю, что она раскрывает — твою подсознательную сексуальную неудовлетворенность? Прости, я в этом не виновата. Или ты считаешь, что только так можно гарантировать гармонию в семье?»
Он попытался взяться за нее. Ирина в ужасе отшатнулась. «Нет, я так больше не могу, Турецкий. Я должна тебя убить». Она рассказала, как вышла из туалета, где пудрила носик — да, возможно, она немного задержалась, но на то были объективные физиологические причины, о которых она сейчас не хочет говорить. Но это не повод в ее отсутствие надраться, как свинья, забыть о жене, снять первую попавшуюся телку и уехать с ней в дешевые «номера». Она видела, как проститутка помогала ему спускаться по лестнице. Внизу их ждала машина, которая немедленно тронулась, едва пассажиры сели. Она перепугалась, вроде не должен ее муж так себя вести. Или то, что она видит, — не совсем то, что она видит? Побежала вниз, схватила первую попавшуюся машину, хорошо заплатила водителю. Выскочила на окраине, металась между домиками вшивого мотеля — в последний момент они с водителем потеряли из вида нужную машину, лишь заметили, что та свернула. Она всерьез была обеспокоена судьбой мужа, дала себе слово, что ни за что не поверит собственным глазам, но когда она ворвалась и увидела такое… В общем, она должна его убить. Но не убьет. Она уйдет. А он останется и пусть делает, что хочет.
«Ириша, это подстава… — бормотал он из последних человеческих сил. — Я похож на идиота, который едва дождался, пока жена уйдет в дамскую комнату, и тут же помчался напиваться, снял и потащил в грязь эту страшную девку?..»
«Нет, Шурик, ты не такой, — грустно ответствовала Ириша. — Но мне было очень неприятно, когда ты лапал ее. Она не страшная — если смотреть на вещи объективно. Ты не думал в тот момент о подставе. Прости, но я действительно ухожу. Проспишься — знаешь, где меня найти. Ума не приложу, как ты будешь объясняться».
Она ведь тоже нехорошо поступила — ушла, оставив человека в ужасном состоянии. Возможно, пройдя часть пути, одумалась, вернулась. Но было уже поздно. Турецкий на месте не сидел. В состоянии, как после литра суррогатного спирта, он выбрался из домика, куда-то поволокся. А вот куда он поволокся и как ему это удалось, история деликатно умалчивает. Дважды были проблески. Ни в одном из них он не встречался с ночными грабителями. Он выбирался на какую-то наклонную улочку, мощеную булыжниками, уткнулся в выставку стираного белья, запутался в ней, бежал от собачьего лая. Еще один проблеск — он поднимается с земли, вылезает на открытое пространство, ветер дует в лицо, он чувствует йодистый запах. Возможно, он выбрался к так называемой марине — месту стоянки морских яхт…
Но как он оказался на судне? Он мог поспорить на все свое движимое и недвижимое имущество, что самостоятельно идея проникнуть на чужое судно прийти ему в голову не могла. Его сюда привели, бросили в пустой каюте. Хорошо, что не на пол. Зачем?
Уныние прогрессировало. Он рассматривал себя в зеркало. Призрак обезьяны с электродом в голове никак не рассасывался. Объяснение должно быть элементарным и даже скучным. Но пока ему было страшно и больно. Если он в плену, то дверь, которая двоится в глазах, должна быть заперта. Если нет, то она откроется, и он получит объяснения. Он облизнул рассохшиеся губы, двинулся к двери, зафиксировал (не сразу) руку на дверной ручке, потянул ее на себя. Дверь открылась.
Качка нарастала. Пришлось упереться в переборку, расставить ноги. Он стоял в конце коридора, устланного ковровой дорожкой со сложным рисунком. Судно явно не было рыболовецким. Стены заделаны в декоративный пластик, в него же утоплены матовые светильники. Коридор разделен на два отсека — наподобие того, как это делают в подводных лодках: узкая переборка, а в ней отверстие для прохода. Салон VIP и «эконом-класс». Он находился в последнем. Данный отсек был короче. Здесь было четыре двери, обстановка не такая сложная, стены не такие блестящие. В двух шагах просматривалась лестница с окрашенными металлическими перилами — она убегала куда-то вниз, вероятно, в машинное отделение. Он невольно задумался — лестница или трап? Кажется, на судах любая лестница называется трапом? Он высунул нос — здесь же, за затейливо выполненной дверью, совмещающей в себе металлические и деревянно-резные элементы, был выход наружу. Напротив еще один. С небольшим смещением — лестница наверх. Он не решился выходить на улицу, вернулся, сунулся в каюту напротив — дверь открылась. Он замер от неожиданности. Вошел. Не больно-то роскошно — вроде той каморки, куда его бросили. Две койки, навалены какие-то мужские вещи, нераспакованные сумки.
— Кто-нибудь есть? — на всякий случай прохрипел он.
Каюта не отозвалась. Он вышел, подергал соседнюю дверцу. Заперто. Переместился к двери напротив. Дверь послушно открылась, он вошел внутрь. Обозрел крохотное помещение с иллюминатором, внутренности вмонтированной в переборку откидной кровати, круглый столик, на котором стояла недорогая дамская сумочка, небольшой кожаный чемодан под столиком — его, похоже, еще не разбирали. Коричневое платье на плечиках, висящее на приоткрытой дверце шкафчика, небрежно брошенные в угол туфли на шпильках. Иллюминатор показывал то же самое море, поручень, фрагмент фальшборта, спасательный круг. Взгляд невольно затормозился на откидной кровати. Не такая уж безопасная, говорят, штука. Ирина рассказывала страшную историю, приключившуюся с теткой ее подруги. Тетка путешествовала по Бельгии, остановилась, в целях экономии, в дешевой гостинице. Вытащила из шкафа складную кровать, спокойно уснула. Посреди ночи с механизмом что-то приключилось, кровать захлопнулась. Труп обнаружили через день, когда истек срок оплаты за номер, а клиентка куда-то пропала. Бедненькую всю переломало. Даже не поняла, что случилось. Племянница, конечно, этим делом воспользовалась, вытрясла из Бельгии кругленькую сумму, но тетку это слабо утешило.
