– Ольгуша, но я же был ребенок! Я старался привлечь твое внимание – по-мальчишески! Ты несправедлива!
– А в жизни вообще нет справедливости, – изрекла Ольга…
Первые школьные годы (кстати, их записали в один класс) Жора поддерживал прежние детсадовские отношения, выражая свое чувство дразнилками, тычками и дерганьем за волосы. Зато потом Оля на нем отыгралась! Как верный рыцарь, он таскал за ней ее портфель, куда она нарочно подкладывала побольше толстенных библиотечных книг. По единственному ее слову он готов был обойти по узкому карнизу на высоте четвертого этажа все школьное здание или простоять под ее окнами два часа на лютом морозе. В ответ на все эти подвиги Оля только сводила брови и говорила: «Не знаю, зачем ты все это делаешь. Если хочешь, делай. Но я тебя все равно не полюблю».
– Ты станешь моей женой! – сказал он ей первый раз в восьмом классе.
Она засмеялась. Засмеялась искренне. Она – и Жора? Смешно! «Этот ужасный Жора», – других слов для него у ее родителей не было. Их Оленька, их единственная драгоценная девочка, их цветочек – и вдруг Жора? Что вы, что вы, у них приличная семья! У Жоры семья была неприличная, как валенки в бальном зале. И внешность так себе. Когда Жора вырос, то снова, как в детском саду, оказался мелковат рядом с раздавшимися ввысь и вширь ровесниками. Зато, компенсируя этот недостаток, занялся спортом и накопил силу. Его стали бояться: с его упорством и спортивным опытом, он научился драться до последнего. А вскоре начали бояться и по другой причине: Жора завел себе компанию среди местной шпаны… Надо думать, этим он надеялся покорить Ольгино сердце. Глупо надеялся! Если до этого у Ольги и были какие-то сомнения, то после они отпали. С дураками и мелкими уголовниками ей не по пути.
Кирилл… Он, конечно, был совсем другой. Жоре не чета. Кирилл пришел к ней уже состоявшимся мужчиной. Он был лишен налета ничтожных и постыдных воспоминаний: детсадовское сидение на соседних горшках, ссоры и драки в песочнице, школьные уроки физкультуры, беспокойная заря полового созревания, первые прыщи… Но почему же, в какой момент она решила, будто совместные воспоминания – это плохо? Может быть, это и есть самое главное? Может быть, из этого и складывается матрица жизни? Ах, сколько воспоминаний! Как долго она, оказывается, живет – а на вид не дашь больше двадцати, все так считают…
По истечении получаса Ольга вернулась в кресло перед зеркалом, где мастерица принялась придавать ее свежеокрашенной драгоценной шевелюре окончательный лоск и блеск. Парикмахерша, с деликатностью, свойственной высокооплачиваемым труженикам сферы обслуживания, не сказала клиентке о том, что сегодня обнаружила в ее настоящих, еще не обесцвеченных волосах первые седые нити. Скоро, пожалуй, госпоже Легейдо придется сменить краску… Впрочем, для таких шикарных и обеспеченных особ это роли не играет, не правда ли?
Выбравшись из переулков, окружавших ее родной дом, Варя Воронина пошла, старательно замедляя шаг, по Тверской в направлении Красной площади. При этом она тщательно разглядывала каждую витрину. Разглядывание витрин не носило практической направленности: Варя все равно не имела возможностей что-либо здесь купить. Мама неизменно покупала одежду для всей семьи на вещевых рынках и говорила, что в центре отовариваются только Ротшильды. Что касается самой Вари, в данный момент у нее в кошельке завалялось жалких двести рублей. Но ей срочно требовалось отвлечься от собственных мыслей, а что позволяет женщинам, от совсем юных до совсем старых, отвлечься, как не созерцание модных тряпок?
Модные тряпки не подействовали: Варя бессмысленно скользила взглядом по фигурам манекенов, в вычурных позах которых было что-то насильственное, а в голове крутилось одно: «Как она могла? Как она могла?» Будто ее внутренний компьютер завис в ту минуту, когда мама обвинила папу в измене… Ну а если он в самом деле виноват? Другое зависание, со слегка измененным текстом: «Как он мог? Как он мог?» Тьфу ты!
Сергей и Галина Воронины радовались тому, что их дочь – тихая домашняя девочка, и даже этот ужасный переходный возраст на нее не повлиял. Варя не проводит время в разнузданных компаниях сверстников, Варя любит папу и маму, как маленький ребенок… Но у этой идиллии была и оборотная сторона. Варины ровесники, ершистые, грубые и угловатые, приобретая опыт самостоятельности, приходили к выводу, что родители – всего-навсего люди… чтобы некоторое время спустя научиться понимать и прощать их – как людей. Для Вари до ближайшего времени папа и мама оставались богами. И одна мысль о том, что бог может уйти к другой… даже не богине, а суке, заставляла шататься мироздание.
Теперь Варя не смотрела на витрины. Она шла, не разбирая дороги. Нечаянно заступила на проезжую часть и была выведена из задумчивости визгом тормозов, гудками машин и неласковыми словами водителей. «А может, так и надо? – мелькнуло в уме. – Под колеса – и больше никаких огорчений…»
Как ни парадоксально, это маленькое происшествие заставило Варю встряхнуться. Да что с ней, в самом деле? Вовсе она не собирается кончать с собой из-за того, что у родителей неприятности! Неужели она могла вообразить, что у родителей будет меньше неприятностей, когда они узнают, что их единственная дочь погибла? Варя вдруг только сейчас ощутила, что она устала и взмокла, будто стометровку пробежала, и пошла помедленнее. Остановилась возле придорожной палатки, выпила стакан «Пепси» – потому что захотела пить и потому что ей нравится пепси. Мама не позволяет пить пепси, говорит, что это вредно, но что, спрашивается, могло быть вреднее сцены, разыгравшейся только что между ней и мамой? Цианистый калий разве что… Освеженная и приободрившаяся, Варя погуляла еще с часок, а потом троллейбусом добралась туда, откуда начала свое путешествие.
Дверь квартиры Валя открыла своим ключом. Дверь квартиры открыл уже взрослый человек, только мама об этом не знала. Она по-прежнему сидела на супружеской кровати и на дочь взглянула робко, будто прикидывала, продолжится ссора или нет.
– Добрый вечер, мама, – сказала Варя, стараясь, чтобы ее голос звучал ласково. – Прости меня за то, что я на тебя накричала.
Галина вздохнула, и Варя испугалась, что она снова начнет плакать. Хватит уже с них на сегодня слез! Но вздох был бесслезный. Хотя и безнадежный. Такие вздохи не приносят облегчения.
– Это ты меня прости, доченька. Не так тебе нужно было сообщить об этом. Напрасно я сорвалась…
– Мамочка, значит, все-таки что-то было? Расскажи!
Сейчас Варя чувствовала себя в состоянии принять любую правду, как бы горька она ни была.
И она слушала мать, сочувственно поглаживая ее по плечу.
– В первый раз я увидела папу с ней случайно. В центре, на проспекте Мира. Я шла мимо, смотрела через решетку этого сада… парка… там деревья, цветы красивые… И какое-то кафе, столики…
– А вдруг ты ошиблась? Не разглядела? Может, этот мужчина просто похож был на папу…
– Варюша, маленькая моя… Я тоже хотела так думать. Я спросила его тогда же вечером, и он мне соврал, что был весь день на аэродроме.
