— А ты, дед Радимир? Тоже сражался с ляхами?
— Да разве мне кто позволил бы, чадо? Правда… довелось мне как-то сойтись с ними на узенькой дорожке. Вдвоем мы с дружком по каким-то делам в Киев из Чернигова отправились. Метель, помню, разыгралась, так мы в какое-то село завернули, дабы переждать там непогоду. А на околице, глянь, лях девку в исподнем куда-то тащит. Переглянулись мы с товарищем да и взяли того в мечи. Прямо со спины, он едва оглянуться успел — пьян был зело. Тут же коней развернули да и уехали с глаз долой, пока девка нас рассмотреть не успела.
— А дальше?
— А дальше молчали о том, чадо, даже меж собой не говорили. Так что и князья наши не гнушались на родную землю врагов привести, дабы власть свою сохранить. А ты говоришь про отсутствие вежи к волхвам. Они хоть веру предков берегли… Да что это я, тоже лютовали. Насмотрелся я следующие два года на их зверства. Неурожай как раз случился, люд простой возмущаться начал, что последнее семенное зерно отнимать стали, так они раздор тот возглавили и старую чадь резать стали… И в Киеве волхвы появлялись, и в Новгороде, и в ростовской земле…
— А кого ты простой и старой чадью называешь, дед Радимир?
— Хм… Простая есть смерды, свободные общинники, а старая… знать местная, те, кто управляет именем князя и дань собирает. Понятно ли, чадо?
— Ага, а что с тобой было в эти два года?
— Разное… А один раз ходили мы с черниговским воеводой Яном Вышатичем к Белоозеру.
— Это где?
— На полунощи, рядом с новгородскими землями.
— Так при чем тут Чернигов? — делано удивился Вовка.
— Так вся земля ростовская и суздальская под Святославом тогда ходила и к Черниговскому княжеству самое прямое отношение имела. Не перебивай! Так вот… забыл. — Радимир смущенно откашлялся и попросил своего собеседника подать ковшик воды. После того как старец напился, густо роняя капли себе на бороду, он отер губы и хмыкнул: — Старой чади глад в землях не коснулся, в своих руках держала она гобино… то есть все запасы хлеба и плодов разных. А вот простая пострадала. Тут и явились два волхва с Ярославля, стали смуту сеять и лучших мужей старой чади избивать. А особенно бабам их досталось.
— А им почему?
— Пустили слухи, будто бы именно они все запасы попрятали. Ходили эти кудесники по богатым дворам да обличали баб, доставая у них из спины либо жито, либо рыбу, а потом забирая имущество убитых себе. При этом извлекали сие, прорезая тела их за плечами.
— Ох… да уж, настоящие изверги. И кто же поверил таким фокусам?
— Целых три сотни таких за собой на Белоозеро привели. А Вышатич туда явился всего лишь с дюжиной отроков и священником.
— И ты с ними?
— И я в сей малой дружине был. Как стали воеводе нашему в ростовских землях отказывать в дани, ссылаясь, что волхвы большую часть лучших мужей и баб истребили, так и пошел он к волхвам. А дойдя, хотел вначале идти без оружия, да мы не пустили, боясь, что осрамят его. Взял тогда Ян лишь один топор да и пошел к смутьянам. Трое из них пытались помешать ему, да он обухом их разогнал, а мы остальных вспять повернули. Правда, священника нашего убили… Воевода тогда не стал никого преследовать, а вернулся в город и сказал белозерцам, что если те ему кудесников не выдадут, то он на кормление останется у них на год. Этого тем хватило, дабы привести к нему волхвов.
— Убили их?
— Не так просто было это сделать… Те сказались смердами князя черниговского и настаивали, что подсудны лишь ему. А сами пустились в богословские споры. Мол, верят они в антихриста, а Бог создал человека в мыльне, отершись ветошкой и бросив ее на землю…
— Ой, бред какой, — рассмеялся Вовка. — Так и повез их Вышатич к князю?
— Нет, пытал их, а потом отдал на растерзание родичам убитой чади. Кровная месть в тех местах еще признавалась княжеским судом как идущая от Бога и по правде.
— А что потом с тобой стало?
— Много чего, ушел я после всех мытарств послушником в Печерскую обитель под Киевом. Однако… душно мне там было, игуменом у нас Феодосий был, греческих порядков нахватавшийся. Отрекся он от всего земного и других к тому принуждал, считал, что лишь такие спасутся… Понимаешь, чадо, христианство всегда воспринималось мной как радостная весть. Евангелие есть гимн жизни, вера в перерождение человека к лучшему, в спасение грешника. Христос учил нас, что мы являемся сынами и дочерьми Господа Бога нашего, и молитва, что он нам дал, зовется «Отче наш». А Феодосий положил в основу всего страх Божий! И спасение человека, по его словам, лишь через страх этот произойти может. Мол, Господь кару насылает на нас, дабы очистить от скверны и избавить от грехов… А сами десятину себе от княжеских доходов вытребовали, городки и села в их владении, в митрополичьей епархии сами чинят суд и управу, собирают налоги с помощью своих же тиунов и десятинников…
— И что, Феодосий тоже таким был?
— Как ни странно, он один из немногих, кто был другим. Обличал иноков за леность, невоздержание. Ругал их за ропот на то, что на монастырские средства содержатся странники и нищие. А сам при этом питался сухим хлебом, водой да вареной зеленью без масла! Помощь страждущим — богоугодное дело, как можно роптать на нее? Эх… Он еще называл их блаженным стадом чернецов, что на всю Русь сияют! А им и пшеница с медом за ядь
[92]
не казалась. Возами в монастырь сыр, сочиво и рыбу свозили! А кто-то даже великое богатство в келье держал, но убогому ни куска хлеба не подал, наплевав на уставы Феодосия… Может, насмотрелись, как один из черноризцев на церковную потребу все истратил и обнищал вельми? Так вот, после этого он стал никому не нужен. Как заболел, так братия к нему лишь на восьмой день пожаловала, дабы за леность попенять… Попеняла так, что на третий день он совсем зачах! Были и другие: один инок искусно образа расписывал да продавал их на киевском торгу, а большую часть дохода с этого дела на обрамление церковных икон и в милостыню нищим тратил. Так нашлись среди братии такие, что заказы на его труды принимали, а монеты без зазрения себе присваивали! Сами служители церкви не желают избавляться от грехов своих — как же они могут исправить других?
— Так, может, Феодосий их как раз перевоспитывал, а?
— Может, и так… Однако ворчу я по-стариковски на него не за это. Постом и молитвами лишь свою сущность исправить можно, но не других! Спасутся именно те, кто делами скверну из нас изымет! Кто дух свой, сострадая ближнему, над желаниями тела поставит! А те, кто вериги на тело надевает, но мимо страждущего проходит, лишь сожаления достойны! А уж то, что грызня идет меж нашими князьями, епископами и Царьградом, так по мне это яйца выеденного не стоит. То, что базилевс почитает себя владыкой над землями нашими, а князя киевского кличет стольником… И что назначает митрополитами греков, а те переписывают к своей выгоде историю нашу и свои догматы насаждают, еще не означает, что наши патриархи и святые милее нам будут. Еще Христос говорил своим ученикам, что после него «придут к пастве волки в овечьих шкурах». Так что и те волки, и другие, каждый лишь о своей выгоде печется… Не нужны нам такие поводыри!
