Засек, судя по выводам булгарцев, было две, что позволило охватить достаточно большое пространство на реке. Каждая состояла из четырех длинных двадцатиметровых бревен с торчащими острыми сучьями, на что ушли высокие строевые сосны, росшие по высокому берегу Оки. Они были связаны между собой и заякорены выше по течению. Кроме того, по сторонам у каждой сосны висело по внушительному валуну, а у некоторых с боков виднелись концы многочисленных веревок. Как рассудили булгарцы, для приведения в действие данного сооружения достаточно было перерезать у бревен, расположенных выше по течению, хотя бы один груз. Тогда этот край начнет всплывать, а идущая на скорости лодья взбирается по получившемуся настилу, как по горке, на верхушке которой она тормозится, а иной раз и натыкается на острые сучья.
Да, мудрено, но это не мелкая речка, а великая Ака-Идель.
[30]
Это на каком-нибудь из ее небольших притоков можно воткнуть в дно заостренные бревна с распорками — и делу конец, а тут надо все тщательно вымерять. Допустим, прошла своя лодья, перерезали груз. Насколько и за какое время всплывет бревно? Не утянет ли его течение вновь на глубину? Воткнется ли лодья со всего размаху в засеку или все-таки взберется по проложенному ряду бревен? Ох, муторно все это… Однако, судя по всему, действует.
— Для начала мену совершить хочу, — наконец вернулся Иван к костру с охапкой громыхающих посудин. — За лодью вашу обгаж… запачканную хочу добрым товаром вам отдариться. Вот этот товар с лихвой перекрывает ее нынешнюю стоимость.
— Хм-м… Почему мы должны лодью свою менять на утварь сию? — озадаченно поглядел Юсуф на предлагающего обмен полусотника.
— А куда вам деваться? Во-первых, как виру мы и так можем ее потребовать…
— Так мы вам и отдадим… — перевел бурчание Ильяса ухмыляющийся Ишей, донельзя довольный происходящим действием.
— Ты лучше нашего кормчего поблагодари, купец! — укоризненно покачал головой ветлужский воевода в сторону ворчащего. — Если бы не просьбы его, то не знаю, как уж дело сие повернулось бы. Это он ведь уговорил полусотника моего малой кровью все решить. Пяток раненых у вас, и только… да мы и не стреляли почти.
— Лучше не возражай, Ильяс, — добавил Иван. — Если надо, то силой отберем, хотя… Если будешь сильно отказываться, пусть так и будет. Тогда оставим себе оружие, что Юсуфовы молодцы к нам на судно побросали. И делу конец — на него десяток таких лодей купить можно!
— Э… Согласны мы на мену, а меж собой потом разберемся, — тут же встрял Юсуф и добавил по-булгарски: — Не так ли, Ильяс?
Уловив от того нерешительный кивок, Иван удовлетворенно добавил:
— А во-вторых, подумайте, как вы на такой лодье плавать потом будете, а? Вы ее, конечно, уже почти отчистили… даже запах выветрится вскоре. А вот как называть ее потом по всей Волге будут, а? «Дерьмом неверных» в лучшем случае, так? Вот то-то и оно… Лучше погляди на товар наш, Юсуф!
— Первый раз этакое вижу… — Купец удивленно завертел в руках котелок, ловя начищенным днищем отблески костра. — Кто делал сию вещь? Как будто не ковали ее, а единым целым она на свет рождалась.
— Гхм… Из заморских стран эта утварь. Купцы наши ходили через Студеное море…
— Не ври дальше, ульчиец, — махнул рукой Юсуф. — Если бы вы пересекали Акдингез, то молва о вас достигла бы наших ушей скорее, чем ты думаешь. Кроме того, в Садум или Альман
[31]
гораздо опаснее плавать, чем ты даже можешь себе представить. И не только оттого, что путь туда и обратно занимает два года, но и потому, что садумцы или галиджийцы
[32]
никогда не пропустят вас через артанский или чулманский
[33]
путь.
— А почему ты уверен, что мы не воспользовались другим путем? — осторожно начал Иван, опасаясь попасть впросак.
— С вашей реки, Батлика, попасть можно только на артанский путь или верховья Кара-Иделя,
[34]
ульчиец… Это ни для кого не секрет, разве что для такого сухопутного существа, как ты. Как не секрет и все то, про что я говорил. К тому же даже если твой путь и существует, то мне не нужны твои тайны, за которые можно поплатиться головой. Так что помолчи о том. Меня интересует лишь одно — как много такой утвари и по какой цене ты можешь предложить мне? Однако для начала все-таки реши окончательно, какую виру ты с меня и Ильяса хочешь взять?
— Виру? Это немного зависит от причин вашего нападения. Ответишь честно, тогда…
— Мне врать ни к чему, ульчиец. Вы для нас словно тати, вне всяких законов Бохмита,
[35]
потому что твои лодьи принадлежали ранее буртасским купцам, точнее — почтенному Ибраиму, бывшему сотнику курсыбаевцев.
[36]
— А то, что эти буртасцы напали на наши поселения, дабы увести в полон и продать на невольничьих рынках наших родичей, нас никак не оправдывает?
— Это всего лишь твои слова, ульчиец…
— А слова почтенного Ишея, который раньше служил у Ибраима, видимо, тебе тоже не послужат оправданием? — Иван кивнул в сторону своего кормчего.
— Хм… нет. Я его не знаю, — отрицательно покачал головой Юсуф. — Хочешь сказать, что он теперь твой холоп?
— Пленником раньше был, холопом не был никогда. Ныне он — свободный человек, — мотнул головой полусотник, задумавшись. — А десятника Алтыша знал ли ты у Ибраима?
— Немолодой уже? Вечно ворчащий по поводу старых буртасских традиций? — задумался Юсуф и неожиданно закончил: — Нет, не знал.
— Э… не проходил ли тут верблюд? А! Старый, хромой и косил на левый глаз? И навьюченный бурдюками с холодным молодым вином? Ах, прелесть, что за вино! — подхватил от неожиданности Иван. — Нет, не проходил…
— Я слышал о нем, но не был знаком, — криво улыбнулся шутке полусотника Юсуф.
— Тогда привози в начале лета к нам на Ветлугу того человека, который знает его и доверяет ему. Но уж потом будь добр рассказать своим правителям, каков на самом деле был ваш Ибраим и как он грабил купцов на Волге.
— Что? Татьбу он вел на хорысданском пути?
[37]
— задумался Юсуф. — Если это так, то случай сей достоин того, чтобы его разбирали на диване…
[38]
Я заберу у тебя того десятника. Тебе за это выправят прощение, не беспокойся.
