Иван аж закашлялся, когда до него дошло, откуда ноги растут у налогов на Руси. Да и Трофим обрадованным не выглядел, хотя и слышал обо всем не в первый раз.
– Сами же со всеми людишками идите ко мне на постой, – продолжил тем временем сотник. – В тесноте, да не в обиде будем, а мой дом всякий вам покажет. На сторону не ходите – гостиным сбором обдерут как липку, а мне постоем своим дадите провинность свою загладить за промашку мою… Кхм… И другой мой вопрос: сами-то что в низовьях делаете? Помню, к черемисам собирались? Али вы по Волге к тем из них, чье княжество на Пижме и Вятке стоит?
– Нет, с теми дела не имели, – покачал головой Трофим. – Да и к ним по Ветлуге, притокам ее али пешими путями дойти можно… Чуть ниже поселение есть, так там черемис один непростой есть, Лаймыром зовут. Через него хотим на кугуза выйти для доверительного разговора – обещался он советом своим в том посодействовать. Есть ли у тебя к нему спрос?
– Хм-м… – задумался суздальский сотник. – Не знаю… Однако встретиться с ним резон есть. Ежели уговором, а не силком черемисы к нам перейдут, так то зачтется мне князем. Планы у него далеко тянутся…
– Это да, бояре думающие ныне превыше мужей храборствующих ценятся, – закончил разговор Трофим, поднимаясь.
Глава 23
Воинские забавы
– А я не внемлю твоим словам, Никифор! Не внемлю все одно! – Разгоряченная Фрося грозно нависла над старостой, понуро сидящим около вечернего костра. – Мнишь, это мне надо, чтобы ребятишки на горбу своем руду таскали, а? И кирпичи между тасканиями этими пекли, как пирожки? А опосля на подносе эту плинфу твоим отякам носили? Нате вам задарма то, что трудом нам великим досталось! А как примут сей дар, нос поморщив, другой рукой уклад железный поднести! Не хотите ли заодно и это, любезные соседи? А?
Спор разгорелся не на пустом месте. Отяки, обрадованные тем, что огороды и поля в старом поселении на этот год им вернули, толпой бросились из Сосновки на другую сторону реки. При этом оставив недожженными и недокорчеванными пни на расчищаемых под поля и огороды лесных полянах, бросив не до конца возведенные дома, светлеющие свежим деревом и торчащими в небо стропилами. И главное, забрав многих отроков с Болотного поселения. Остались лишь неполные два десятка переяславских ребятишек и столько же отяцких детей с нижнего гурта. Поселенцы с него пришли на новое место, не обрезая своей связи с родичами, умудряясь одновременно помогать своим на жатве и врастать корнями в Сосновке. По крайней мере, часть детей на болотных работах они, по примеру переяславцев, оставили, меняя раз в седмицу. Видимо, слишком свежи были воспоминания о буртасском набеге, слишком глубоко им запали слова их бывшего воеводы о том, что без металла они пропадут, сказанные при переселении. Однако даже при таком раскладе оставшиеся ребята еле справлялась с обжигом кирпича и работами по обогащению руды. А запасы торфа и дров для обжига, запасенные за предыдущие недели, таяли на глазах…
– А по-другому как, Фрося? – в очередной раз стал оправдываться Никифор. – Страдная пора. Не уберешь хлебушек, так зубы на полку по зиме клади. А сена не накосишь для скотины, так и вовсе ложись да помирай вместе с ней. Покуда не было у отяков заботы об огородах да пашне, так и руки работные находились, а отдали им обратно все на этот год, так и кончилась та свобода для детишек их. Страда во главе угла стоит для того, кто на землю пот свой проливает. И тебе первой понимать сие надобно! Да не ты ли сама ранее об этом толковала? Что на переяславской земле, что на ветлужской?
– Сама, сама… – проворчала Фрося, усаживаясь рядом. – А дело сие как мне творить без рук работных? – стукнула она кулаком себя по груди, отчего та затрепетала студнем, приводя в смущение сидящее рядом мужское население. – Воевода с Иваном наказывали мне, абы ништо сего деяния не останавливало.
– Все, на что хватило сил моих, я сделал, – устало ответил ей Никифор. – Часть детишек наших все же осталась уговорами моими. А коли не отковали бы косы-литовки по почину твоему, так и тех бы забрали в семьи для вспоможения. Отяки же большей частью деревянными зазубренными серпами жнут. Это вам не так борзо, как с грабками, что Николай нам измыслил.
Николай, сидящий рядом, улыбнулся, вспомнив, как оттянулся на сенокосе и уборке хлеба. Несколько часов он провел, обучая общинников работать литовкой на сенокосе, и еще полдня, спустя неделю, потратил на изготовление грабок. Вспомнил, как проверял выкованную им с Любимом первую литовку, постучав впервые по ней и приложив к уху, проверяя на звук, мягкое или жесткое получилось лезвие. Как обстругивал поглаже косовище, насаживал на него саму косу с помощью кольца и клина, примерял и закреплял ручку. Как вечером уселся на лавку около Любимовой кузни и под настороженными взглядами баб начал отбивать и править косу, а затем другую и третью. Как прошелся литовкой первый раз, вспоминая подзабытые ощущения живительного запаха свежей кошенины. Как поутру выстроил косарей поодаль друг за другом и наблюдал за их попытками повторить его движения. Как они по первому разу засаживали лезвия в землю и тихо ругались себе в усы, как кричал чуть позже им, чтобы держали пяточку. А потом все-таки не выдержал и, отняв литовку, добрый час наступал на пятки косарям, задавая темп. И как с сожалением возвращался домой, в Болотное, чтобы продолжать утомительную кладку немного опостылевшей домницы, замечая на лицах оставленных им общинников блуждающие улыбки.
Когда же началась уборка хлеба, те же косцы пришли уже с просьбой приделать к косе грабли, чтобы и тут можно было работать литовкой. Дело в том, что за литовкой кошенина оставалась в перемешанном виде. Выбирать из такой мешанины стебли и вязать в снопы было очень несподручно. Пришлось вспомнить конструкцию, оставшуюся у него в сарае еще от деда, и над полотном литовки навесить деревянные грабельки с длинными зубами, через которые колосья укладывались на стерне в одну сторону. Знай иди следом, вяжи снопы да ставь их для просушки.
Подходили и с просьбой придумать что-то для молотьбы. Николай почесал в голове, нарисовал на земле прутиком что-то типа чурбана, усаженного деревянными зубьями, по концам которого торчали оглобли. Вот, мол, запряжете лошадь, попробуете такую молотягу в деле. А коли хотите что дельное, дайте время и договаривайтесь с плотниками, попробую их озадачить. А как сделают, подцепим это приспособление к водяному колесу. Только вот как вы снопы сюда довезете? Дороги торной нет, тропку натоптали, и все, даже отяков на руках перетаскивали, а телеги их разбирали. Так-то вот. А на будущее вам надо что-то вроде конной жатки и молотилки одновременно. Попали вы, ребята, по адресу, всю жизнь этим занимался, но сам, увы, не могу сейчас – зимой разве что. Посмотрите на печь доменную, сможете за меня продолжить сие творение, пока я вашими делами заниматься буду? Вот именно…
Однако вечером неожиданно для Николая пришел Никифор, позвавший с собой плотников. Староста и объяснил удивленному кузнецу, почему в разгар страды отвлекает мастеровых. Дело в том, что с грабками уборка ускорилась почти в три раза. А с учетом того, что сломалась вторая пила и Любим отковал из нее и остатков первой еще четыре литовки, жатва стала даваться меньшей кровью. Как у переяславцев, так и отяков с нижнего гурта, которым передали две из семи литовок. Так что любое приспособление для молотьбы, которое мог бы измыслить Николай, по мнению Никифора, оправдывало отвлечение людей от уборки хлеба, не говоря уже о стройке.
