– Расскажи, – понеслось опять в мягкой тишине.
– …О чем? – вопросила темнота, перекликаясь с шелестом забравшегося под дверную щель ночного ветерка, принесшего с собой горький запах полыни.
– О сверчке, который живет под третьей справа половицей и каждую ночь не дает тебе уснуть…
– Он противный… – хмыкнул сумрак, коротко вздохнув и отпустив с губ горячий осторожный шепот.
– Зато он всегда с нами… и ничто его не заставит уйти и прервать свою цокающую трель.
– Ты… говори еще, мне нравится…
– А когда ты засыпаешь, то вздрагиваешь, будто у тебя перехватило дыхание и остановилось сердце на мгновение… а потом сопишь и швыркаешь во сне носом.
– Неправда, не швыркаю я… – тихонько заскрипела лавка под легкой тяжестью поворачивающегося тела.
– Швыркаешь, швыркаешь, – тихонько хохотнуло из другого угла избы.
– Может, оттого, что по носу меня ударили и горбинка появилась. Егда заживут все болячки на теле, то и это пройдет. А покуда буду назло тебе швыркать…
– Ну вот… опять твое «егда». Уже вроде научилась говорить как я, а потом опять «сказывать, баять, ажно»…
– Ну а твои родичи? – Лавка протестующе скрипнула из-за приподнявшегося на локте тела. – Вечор внимала им, бают как мы… А скажи, пошто ты меня по-своему учишь?
– Хочется… А ты днесь разговорчивая.
– А «днесь» по-вашему как? Забыла…
– Сегодня… но мне по-вашему больше нравится…
– Разговорчивая… но лишь начнет кто выспрашивать, как я да что, так меня мутить начинает и язык немеет…
– Ништо, все пройдет. – Торопливый шепот раздвинул сумрак. – Ты давеча совсем молчала, только «да» и «нет» говорила, а теперь оживать начинаешь…
– Угу… однако как все окрест засыпает, мне мнятся шорохи всякие, будто я на поляне вслушиваюсь, идет ли буртас али нет…
– А ты вспомни, как птицей взлетела, меня спасая, – сразу все и пройдет. Это ведь последнее, что я запомнил.
– Ну! Спасла, называется… Чуть погодя сызнова в полон завела. Все! Не хочу о том более! – Голова категорично опустилась на лавку, промахнувшись мимо подложенного воротника полушубка. – Ой-йой-ой!..
– Тише ты, башкой биться хватит уже. Ты своей головой и так все кулаки стесала у… ой, прости… – Покаянный шепот понесся навстречу замершему от воспоминаний существу.
– Да… не тревожься, твое слово не такое страшное. А другие… я ведь не упомню, что было со мной на ушкуе… А вдруг?..
– Не было ништо и не думай даже! Знахарка тебя смотрела, и дядя Слава ей сказал все, что знал об этом! Не думай!
– А люду другое мнится… Вслух не всякий скажет, а чураться будут все одно…
– И не думай даже! Попробуют у меня почураться…
– Хах!.. – Девичий смех захлебнулся в овчине. – Да я про ребят толкую. Ты что, их силком ко мне толкать будешь?
– А… Ну тогда да, не буду… Тебе меня мало, что ли?
– А ты что, ну… люба я тебе, что ты мне себя предлагаешь?
– Кха-гха! – закашлялся ответный голос от возмущения, однако стал играть в несознанку: – Спать давай, любопытной Варваре что оторвали? Знаешь?
– Знаю, баял ты о том…
– Вот и спи.
На другом конце избы хихикнули, раздался скрип лавки и ерзанье устраивающегося удобнее тела. Спустя пару минут тихое сопение наполнило комнату, а чуть погодя завел свою беседу и сверчок, подпевая своим собратьям снаружи и заполняя щелкающей трелью просторную комнату, освещенную луной, все еще заглядывающей в приоткрытое оконце под потолком.
* * *
– Леность в сем деле токмо к скудности вашей воинской приведет. – Свара подумал и употребил новое выражение, подхваченное у полусотника: – Гуляйте отседова, дубины стоеросовые. Геть сызнова к мамке под юбку… Давай, Юсь, переводи сим отрокам мое напутствие.
Юсь, младший отпрыск Пычея, обратился к двум подросткам лет десяти, сопровождая свои слова пренебрежительным тоном и взмахами ладони в направлении новой веси. Те стояли насупившись, но, выслушав перевод, с решительным видом замотали головами и что-то залопотали.
– Говорят, им батька всыплет, если они не отработают на плинфе али на добыче руды. Так что они не домой пойдут, а глину таскать, – перевел Юсь.
– Кто бы их пустил… шаромыжников таких… – Переяславский ратник оскалился, вспоминая тот словесный разгром, который не далее как вечор учинил полусотник в лагере, представляя Свару как главу над всеми отроками в воинском деле. А также те выражения, которые Иван удосужился им с Юсем объяснить. – У нас работать дозволяют токмо тем, кто обучение проходит воинское! – рявкнул он на насупившихся ребят. – А где вы были начиная со второго часу дня? Часа с рассвета хватит, чтобы все дела со скотиной переделать, а себя оприходовать да сюда добежать – еще час. Солнце же в полудне стоит! Где были?!
– Так они во вторую э… смену, у них с полудня работа зачинается, Свара, – поправил того Юсь.
– А меня не… волнует! – поправился Свара, учтя, что перед ним стоят сопливые мальчишки. – С утра пробежки и воинские упражнения, а дальше хоть баклуши пусть бьют!
– Бают они, что отец их на сенокосе заставил помогать, – перевел опять Юсь.
– Вот пусть бегут домой и передадут ему, чтобы он им сам оплату за сей день выставлял, а до работы я их не допущу без воинского обучения.
Один из мальчишек, всхлипнув и утерев нос замызганным рукавом исподней рубахи, торопливо что-то начал доказывать Юсю.
– Выпорет их отец, – участливо заметил пычеевский сын. – А они говорят, что отработают. Может, пустим, а? Свара?
– Отработают… В последний раз такое. Так и скажи им… А сей миг – бегом вокруг лагеря три… нет, четыре круга, а бадейки с рудой на вытянутых руках у меня носить будете… И не вздумайте сызнова в рубахах исподних прийти! Штаны надеть – не мальцы уже, делу воинскому обучаетесь!
Юсь прокричал перевод уже вслед убегающим мальцам.
– А ты, Юсь, собирай после работы всех своих и учи их нашему языку. А то без тебя я с ними как немой с глухими толкую. И ставь их в пятерки вместе с переяславскими, а тех над ними. Пусть тоже помучаются, не мне одному… – продолжил Свара.
– Так сызнова передерутся, – заметил Юсь.
– Пусть их, сызнова и поучим, как намедни было. Учителя имеются. О! – поднял палец переяславский ратник. – А ты меняй у них тех, кто над пятеркой верховодит. Каждый день. А как все поменяются, лучший будет назначен верховенствовать на седмицу. Потом опять меняться. А к зиме постоянных назначим, токмо они должны оба языка знать… Мне уж тяжко учиться по-вашему балакать, а мальцы пусть стараются. И на трудах болотных их бы так же разбить.
– Угу, уговорюсь о том… Свара, спрос у отяцких воев есть, не знаю токмо, к тебе ли… Батюшку не решились тревожить. Про казнь ту новгородев…
