Вот видит Петр нас, снимает тела с лошади, раскладывает да причесывать начинает. Как ни горестно было мне в тот момент, а мыслю, что с ума воин сходить начинает… Признавался он мне потом, что подумал про нашу неудачу, видя, как мы одни возвертаемся. Поблазнилось ему, что всю семью он потерял. От усталости мниться начало, видать: две ночи до того с короткими перерывами шли, как первые трупы увидали. Ну и начала от него душа отходить да в сумраке теряться. Еле растолкал, к детям с сопровождающими отправил… А сам к Марушке своей сел.
Воевода несколько мгновений смотрел вдаль, ничего не видя, а потом, встряхнув головой, стал заканчивать свой рассказ:
– И раньше мы с ним неразлейвода были, а после того Петр совсем ко мне прилип. И слов никаких не говорит, а токмо по нему видно, что куда я, туда и он. Разве что дети могут его на другой путь подвигнуть.
Несколько минут над собравшимися стояла тишина, которую, казалось, можно было потрогать руками. Клонившееся к верхушкам деревьев солнце стало окрашивать багрянцем нижние раскудрявившиеся облака над лесом, у коновязи всхрапнул в очередной раз оказавшийся там дежурным Буян. Наконец у колодца раздались звонкие голоса домохозяек, в очередной раз упоминавших неугомонного Фаддея, и их смех слегка разрушил смутные печальные образы давно минувших деяний, навеянные рассказом Трофима.
– Ну и как ты отнесешься к тому, чтобы Петр службу внутреннюю вел? – прервал молчание Иван.
– Доверяю я ему, как себе, теперь и ты, надеюсь, к тому же придешь, – ответил воевода. – Токмо обскажи осмысленнее – что делать ему надобно?
– Это у нас называлось внутренними делами и контрразведкой, – попытался сформулировать мысль полусотник. – Слово «внутренние» указывает на то, что именно к своим проблемам силу приложить надобно. Или к корыстным людям, или к тем, кто разбоем занимается на землях наших. Охрана и покой поселений к этому же относится. Практически все, кроме суда, да и то схваченный разбойный люд ему же сторожить. Тут смешивать власти не надо, вред будет. А контрразведка – то противоположное разведке. В той что-то выведывать надо, а в этой…
– Скрывать надобно? – ухмыльнулся Радимир.
– Нет, не давать чужим выведывальщикам у нас жить вольготно. Только к такому делу призвание нужно, поэтому и спрашивал, потянет ли Петр, – изогнул бровь Иван.
– Спросим, а согласится, да не получится, – так другого поставим. Петр на мое слово не обидится, сам уже должен понимать, – уверенно ответил воевода. – А то, что в помощь мне надо кого выделить, так то верное дело. Если дальше расти будем, то не справлюсь я в одиночку без помощников.
– Главное, власти эти под одно крыло брать не надо – каждый за свое отвечать должен. Суд – за справедливость, внутренняя сила – за порядок, внешняя – за защиту от врагов, умные люди да старейшины – за законы, печать, хм-м… это те, кто книги будет печатать…
– Это как? – удивился Радимир. – От руки пишут, а не печатью какой, ту токмо для указов разных князь ставит как знак свой.
– А вот так же и печатать можно, – отвлекся Иван. – Вырезается много буковок, набирается из них одна страница, другая, третья. Макают их в чернила да на лист бумажный, как ту же печать, и ставят. Сразу много листов напечатать можно.
– От какое дело, – загорелись глаза у Радимира. – Об этом мы с тобою потом потолкуем.
– Поговорим, а как же, зима впереди долгая, – кивнул полусотник. – Так вот, у многих должна быть возможность сказать свое посредством этих букв печатных. Продадутся многие, чтобы не свое слово, а чужое донести, да почти все, считай. Будут говорить за того, кто больше заплатит, но без печати все равно нельзя. Один да найдется тот, кто правду донесет до людей. И на эту власть над мыслями людей тоже замахиваться нельзя. А только помогать тем, кто слово правдивое несет, даже если обидное слово это будет для Петра того же.
– Мыслишь, Петр под себя грести будет на службе своей? – нахмурился Трофим. – Зря я тебе сказывал историю его, втуне все пропало.
– Да нет, Трофим Игнатьич, не пропало, – возразил Иван. – Не только о Петре я, но и о тебе. Нельзя тебе вмешиваться, к примеру, в дела тех, кто законы вершит, только отвергнуть их указы можешь. И в дела суда стараться не лезть. Зато и положительная сторона в этом есть: коситься на тебя никто не будет за свершения их. А вот силой всей распоряжаться… это будет именно твоя первая задача. Да и не о тебе даже я говорю, а о будущих поколениях. Мало ли кто захочет все к рукам прибрать и творить, что ему вздумается. А от того кровушка льется ой как. Те же князья…
– Нишкни, Иван! – стукнул клюкой Радимир. – То Божья власть! Не смей!
– И я тебе про это говорил, – многозначительно произнес воевода. – Успокой язык свой, до добра он тебя не доведет. А насчет власти так скажу: я и не суюсь в мирские дела. Иначе, окромя суеты и замятни, не будет ничего.
– Так это я только при вас язык свой распускаю, – согласно развел руки в стороны Иван, но продолжил гнуть свое. – А по поводу… Божьей власти одно скажу, Радимир: от бога власть в усобицах не бьется. Вот Мономах сидит сейчас крепко, и дай бог ему еще править так многие лета. И то распри меж князей идут. А вот придет после него слабый правитель – и что?
Радимир на этот раз ничего не ответил – видимо, полусотник затронул какие-то его потаенные мысли, – только покряхтел и задумчиво положил подбородок на свою клюку, оголовье которой было причудливо вырезано в виде бурого медведя, чуть приподнимающегося на задних лапах.
– И еще одну власть я забыл, Трофим Игнатьич, – повернулся уже к воеводе полусотник. – Местную. Когда князь под себя все гребет, то ему самому от этого худо становится. Ставленники его многое разворовывают да под себя берут. А местная власть – это как община наша. Все в ее распоряжении должно быть, кроме богатств рудных, да еще чего особо ценного. А ты, воевода, только налог с нее брать должен, да не все серебро и медь, что та соберет, а лишь меньшую от всего часть. Половину самое большее. Именно часть, а остальное этой властью должно тратиться на людишек своих. Мосты да дороги должны на те монеты строиться, ремесла развиваться, а не к себе в карман главой местной власти класться напрямую или через подрядчиков знакомых. Оттого община богаче будет, и тех же налогов больше получишь. И суд она вести может на основе своих законов и традиций, не дергать попусту тебя. А за такой властью пригляд с двух сторон будет. Со стороны общины и с твоей стороны. Только ставленник твой должен не вмешиваться в дела старосты, а проверять лишь, честно ли тот дела ведет. Много я еще могу сказать, и не все так хорошо сделать получится сразу, как я тут баял вам, да… никто из нас пока не готов к такому разговору. Да и не факт, что надо все организовывать именно так, как я вам говорю. Давайте лучше о хорошем, – улыбнулся Иван.
– И чего же ты доброго нам приготовил? – поглядел с сомнением на него Радимир.
– Да вот привыкнуть никак не могу, что поселение ваше вы весью величаете, а новое место называете новой весью. А отяки, так те вообще верхним, средним да нижним гуртом свои селения кличут. Как бы названия им придумать?
