Хорошо еще, что соседка осталась командовать небольшим отцовым фермерским хозяйством. Она-то уж знает, что и где лежит, а также к кому обращаться, если со скотиной случится беда. Хотя, собственно, к кому еще обращаться, кроме отца? Он единственный ветеринар в округе. Был. До распада колхоза. Дальше, как рассказывала та же соседка, все, что могли, поделили – благо народу было немного, – а остальное хозяйство оказалось заброшенным и заросло травой. «Ладно, прорвемся, – продолжал рассуждать Вовка, откинувшись обратно на спину. – Главное сейчас – чтобы санкции за Тимкино «гулянье» не испортили весь летний отдых. Вообще-то вряд ли что-то серьезное могло случиться – все-таки пацаны со взрослыми иногда туда ходили, так что дорога хоть и глухая, но чуток известная…»
Однако, с другой стороны, лежит она далеко от дома, да и пробираться сквозь бурелом всегда очень муторно. И все же… Опасных зверей в округе раньше почти не попадалось, хотя иногда мишки и забредали. Но те с человеком предпочитали не связываться, так же как и порядком выбитые волки, сытые в последние дни расплодившимися мышами. Так что, скорее всего, Тимка мог просто ногу подвернуть, а еще вероятнее – решил пострелять уток из одолженного позавчера у Вовки самострела да и задержался до темноты. В любом случае он не дурак. Если уж поймет, что заблудился, то биться в истерике и бежать непонятно куда не станет. Сядет – и будет ждать криков или выстрелов. Если что – на дерево залезет, посмотрит, в какую сторону надо идти.
«А кстати, самострел – зверь… – Мечтательная улыбка расплылась на Вовкином лице. – Хотя сам-то я его и попробовть толком не успел. Все откладывал до приезда сюда, а Тимка, как увидел его, так и прицепился – дай пострелять, дай пострелять!..»
И неудивительно: выглядит самострел действительно классно. Стальная пластина, выточенная из рессоры (по крайней мере, так ее рекламировали во дворе, в один прекрасный момент сошедшем с ума на изготовлении стреляющих изделий), деревянный приклад, спусковой механизм и капроновый шнур. Вот за него как раз и боязно – вдруг лопнет, да по глазам… Хотя нет, не достанет, приклад вроде длинный получился. Со спусковым механизмом только пришлось повозиться. Так называемый орех, удерживающий тетиву в заряженном состоянии, был выточен из твердого дерева и посажен на шпиндель. А сам спуск сначала получался неудобный, потому что хотелось сделать настоящий средневековый, с предохранителем, а там мороки по соединению всех деталей… В итоге получился пистолетный спуск в виде угольника под девяносто градусов, упирающийся с одной стороны прямо в зарубку на орехе, а с другой – сидящий на жесткой утопленной пружине. Кроме того, поверх этого спускового крючка поставлена предохранительная скоба. А вот рычаг типа «козьей ножки» не получилось приспособить: времени не хватило до каникул, – но ничего, в следующем экземпляре будет. Только заряжать теперь приходится с помощью ног – нагибаешься, берешься за тетиву, ногами в плечи лука, рывок – и… оказываешься на земле, а может, и в луже. Ну да, первый раз так и было: тетива лопнула. Потом нормальный шнур нашел и приноровился. Но тяжело идет, зараза такая… А в тот раз пришел домой с грязной мокрой спиной и получил втык и нотацию, что подрастающее поколение совсем не бережет своих родителей. Промолчал, конечно, но никто же не виноват, что тетива порвалась!
Наконец вдалеке показалось неспешно продвигающееся облако пыли.
«Ага, ага, вот только не с той стороны, – подумал Вовка. – Батя, видать, через другой мосток проехал, и заехал сначала домой. Ого-го, а в коляске-то вертикалка лежит – старенький ИЖ-12. Это куда же это мы собрались?»
– Давай залезай, Володька, сейчас расскажу все по пути. – Отец устало нагнулся за приготовленным сыном котелком с картошкой и пакетом с бутербродами, забросил все перечисленное вместе с пластиковыми флягами для воды в коляску и тихонько поехал через мостки. – Нашли твоего дружка, – начал рассказывать он на ходу. – Народ уже по домам расходиться стал, я как раз подвозил кое-кого… Только вот что-то Тимка сам не свой – истерика с ним, что ли… А может, просто перенервничал – ерунду какую-то мелет про огромное озеро, про стаи гусей на нем. Где там озеро-то? Болото дальше есть мелкое – не утонешь, только вываляешься в грязи. Да ты должен знать это место, мы туда иногда уток с тобой ходили стрелять. Так что, скорее всего, врет он как сивый мерин… Однако проверить надо, мы со Степанычем решили – пусть ведет, а выпороть никогда не поздно. Может быть, за болотом что-то и есть не очень большое, туда давно никто не совался напрямик, а в обход – все ноги стопчешь, если не переломаешь. Вот поэтому я ружье и прихватил. Взял еще десяток патронов с дробью: вдруг придется утку на ужин стрельнуть… – И уже под нос отец пробурчал: – Да картечи на всякий случай – небось егерь не замает за весеннюю охоту без разрешения.
– Это Тимка-то? – вдруг спохватился Вовка, осознав, что его друга поймали на обмане. – Ты чё, пап? Это я могу… э-э-э… сболтнуть что-то ради красного словца. А Тимка и раньше всегда правду в глаза любому мог сказануть, а уж после смерти матери зарок дал. Сказал, что с этого момента врать больше никому не будет, даже если за правду накажут сильно. Хуже, мол, чем сейчас, точно не будет. Он, по-моему, даже специально нарывается…
Тимка действительно нарывался. К примеру, в школе, если учителя замечали любой непорядок в классе, то знали, что могли обратиться к нему. И он, если принимал малейшее участие в беспорядке – всегда сознавался, не закладывая, однако, при этом остальных. И шел беспрекословно убирать битые цветочные горшки и стекла, оставляя дневник на столе учителя. А если участия не принимал, а страдали при этом невиновные, то подстерегал зачинщиков на улице и пытался заставить их принять участие в наказании. Обычно это продолжалось до чьих-нибудь кровавых соплей. Либо Тимкин соперник был бит и соглашался с его доводами, либо ему надоедало размазывать юшку по всклоченной физиономии правдолюба и он шел в учительскую, только чтобы отделаться от того. Организованную один раз «темную» Тимка стоически перенес и только с б€ольшим ожесточением стал отстаивать свои убеждения. Всеми вокруг это называлось обостренным чувством справедливости, а сам Тимка говорил, что ему так легче. В последнее время ему стоило только заявить, что он не возражал бы против признания виновных, – и те просто молча поднимались, чтобы принять наказание.
– Кстати, а что ты еще в коляску набросал? Домой заезжал никак? – спросил Вовка.
– Угу, заезжал. Картошки еще взял – в золе напечем. Ну и набор для ушицы, – ухмыльнулся отец. – Лук, чеснок, морковь, соль… В любом случае супчика похлебаем, что бы там Тимка ни обнаружил… Блин… едрена Матрена! – Это подбросило на лесной колдобине несовершенное транспортное средство, как только они съехали с наезженной грунтовки на заросшую тропинку.
– Зажигалку взял?! – прокричал Вовка на ухо отцу, в очередной раз подскочив на кочке. – А снасти? Лески, крючки?
– Даже лучше – вон сеточка капроновая лежит, бреднем пройдемся. А «энзэ» – топор, одеяло, зажигалка, ложки, кружки, буты… ну… все нужное всегда в коляске валяется.
Семейный «тарантас» наконец выполз к небольшому оврагу, за которым расстилался густой смешанный лес. Пахнуло свежестью, еловыми ветками, терпким настоем прошлогодних прелых листьев… и вонючей гарью, облако которой медленно догнало ездоков и накрыло удушливым покрывалом.
