Они ведь не готовы разрушить весь Корабль просто для того, чтобы избавиться от нас, верно?
Однако у нас есть Циной — и он понимает, где мы находимся, — и Ким, у которого чувство ориентации явно развито сильнее обычного. И с нами Нелл, которая разбирается в инженерии и том, как функционирует корпус, — и которая отчаянно стремится восстановить все свои знания.
Скрежет и вибрация утихают — этого времени нам хватает на то, чтобы выбраться через люк, пересечь зону погрузки и вернуться в носовой отсек. Раскрутка так ослабла, что мы почти парим. Мы уже привыкли к тому, что все идет не так, и почти не напуганы. То, как мы движемся, как помогаем друг другу — я даже хватаю Циноя за лапу, чтобы протащить его через узкий люк, — означает, что мы наконец действуем как одна команда.
Томчин следует за нами. Мы тянем друг друга к носовому отсеку, где все еще мягко светятся квадраты, прямоугольники и овалы — очертания не до конца сформировавшихся приборов. Мы надеемся, что из них вырастут пилоны и панели управления, — если мы об этом попросим.
— Прикажите ему! — кричит Нелл мне и двойнику, зацепившись ногой за кабель и вытягиваясь во весь свой невероятный двух с половиной метровый рост.
— Покажи нам звезды, дай управление, — говорит мой дубль.
Прежде чем он успевает закончить фразу, корпус уже выполняет распоряжение. Появляются новые «капли», они принимают форму горизонтальных панелей управления — становятся толще, расширяются. Панели, закрывающие иллюминаторы, отъезжают вверх и в сторону. Снова перед нами вселенная: сияющие завитки и бесконечное полотно алмазной пыли — бесчисленные миллионы звезд.
Однако чего-то не хватает.
Циной тонко стонет — это совсем ниже его достоинства. Постепенно до меня доходит, и я тоже начинаю волноваться. Сероватые туманные линии и выдвинутый вперед «зонтик»-щит больше не видны.
— Отражательный конус, — говорит Циной. — Его нет.
— Отлично, — отзывается Нелл.
— Что это значит? — спрашивает Ким.
— Мы движемся слишком быстро, — говорит Циной, и у него начинается неконтролируемая дрожь. Он почти не может сдержать разочарование и ярость. — Межзвездное вещество — частицы пыли, газ…
— Мы в центре шторма, и мы голые, — объясняет Нелл. Она подходит к дальнему краю иллюминаторов и пытается посмотреть вниз и назад. Далеко заглядывать не приходится. — Корпуса не защищены, но вокруг того бугорка на луне еще что-то есть — и луна тоже прикрыта. У них есть щит.
— Это Штурманская Группа. Они хотят нас отскрести, — говорит Ким.
Нелл перешла к самой передней панели, в центре которой находится небольшая синяя полусфера. Нелл кладет на полусферу руки. Мы с двойником присоединяемся к ней, а сбоку от нас встает Томчин — на его, в общем, бесстрастном лице появилось какое-то новое выражение.
— А ему-то что известно? — спрашивает Ким сзади.
Нелл ненадолго прерывает контакт с полусферой, оглядывает нас, затем призывает вернуть руки на место.
— Все вместе, — говорит она.
Мы подключаемся к корпусу, становимся приемниками в океане информации. Абстрактная картина кажется знакомой, именно такой, какой мы себе ее представляли, но здесь слишком много темных уродливых пятен, похожих на обугленности, — они обозначают пробелы в памяти корпуса. По грубым прикидкам более девяноста процентов воспоминаний повреждены, недоступны или просто исчезли.
Томчин с нами — он управляет частью дисплея, ведет поиск, предоставляя нам возможность осваивать собственные области… опыта? инстинкта? программы?
— Ненавижу это, — говорит мой двойник. Голос доносится сбоку, однако его образ мерцает передо мной в пустоте — он что-то ищет, повторяет мои движения. — Здесь нужен десяток людей!
— Только если знания, которые можно распределить, еще сохранились, — говорит Томчин. Его сознание находится в одном из дальних закоулков. Он, похоже, ведет досмотр, ищет основные вехи.
Затем он возвращается и тащит за собой некую нить для подключения, похожую на инкрустированный сверкающими самоцветами кабель. Доступ к удаленной области памяти корпуса.
— Неисправен, — говорит Томчин. — А раньше вел напрямую к генофонду, к Биопланированию.
Да! Эти слова, эти названия…
— Можешь проследить, куда он идет? — спрашивает его Нелл.
Не говоря ни слова, Томчин снова уходит — физически он по-прежнему рядом, однако его сущность мгновенно удаляется.
«Охотник» тоже рядом — очевидно, он подключился через другую панель.
— Корпус сохранил значительную часть памяти Корабля, — говорит Циной, и я впервые понимаю, что Циной — женщина; здесь это отчетливо ощущается. Корпус — и Корабль — знают ее, доверяют, нуждаются в ней. Она — специалист по астронавигации, самая важная персона среди нас. И, учитывая то, какой она создана, у Циной наилучшие шансы на выживание. Внезапно все становится отчетливым и логичным. Вероятно, расходный материал — не она, а остальные.
Циной подтаскивает плотное звездное поле, показывает, что у каждой звезды есть идентификатор, состоящий из меняющегося набора букв и символов.
— Информация постоянно обновляется, — говорит она.
— У всех детей Корабля есть подсказки, — говорит Нелл. — Будем надеяться, что они куда-нибудь нас приведут.
Хруст и грохот снаружи не очень отвлекают, и мы надеемся, что в случае опасности Ким нас предупредит. А здесь мы ведем разведку. Наша тяга к знаниям так остра, что почти причиняет боль. Это желание сильнее голода и жажды.
Возможно, скоро мы узнаем наше предназначение.
Память корпуса
Циной пытается выяснить, куда мы направляемся. Прежде всего она обнаруживает, что Корабль находится в 439 световых годах от Солнца. Есть и другая мера пройденного расстояния, она как-то связана с пиками космологических гравитационных волн, однако второе число больше и выражается кучей формул, поэтому мы выбираем световые годы, так как воспоминания о годе вызывают много других ассоциаций.
Похоже, что мы — я и мой двойник — многое знаем о нашей родной планете Земле, словно там родились и выросли. Это приятно, хотя практически бесполезно.
Томчин возвращается с еще одним сверкающим кабелем и втыкает его в нас, хотя Циной, поглощенная работой, отмахивается. (Я знаю несколько определений для слова «втыкать»; одно из них связано с игрой, где есть дротики и мишень, а второе обозначает подключение кабеля к старинному электрическому устройству. Полагаю, в данном случае слово связано с соединителем. Причин анализировать воспоминания об игре нет — ведь ребенком я никогда не был.)
Кабель ведет нас к клубку других кабелей, обугленных, уродливых. Некоторые все еще сияют, а над другими плывут символы кода, похожие на вопросительные знаки. Мы с двойником беремся за ворох кабелей и быстро становимся экспертами — сознание переполняют внезапно всплывшие знания. Затем мы неуклюже беремся за один и тот же кабель.
