– Это что там? – заслышав звук падающих тел, Фрейднур повернул голову и потому не увидел, как очаровательное порождение валькирии резко ушло вниз и, крутанувшись на одной ноге, второй, точно циркулем, сшибло его наземь. Торчащее из земли корневище векового дуба будто нарочно выползло из густого мха, чтобы принять затылок могучего дана.
– Я что, его убила?! – девушка, расширив от волнения глаза, бросилась к обеспамятовавшему воину. – А, нет, слава Богу, дышит.
– Женя, я ошибаюсь, или это был «хвост дракона»? – уточнил Сергей.
– Да, – бросила красавица.
– Но ты же говорила, что занималась айкидо.
– Не только.
– Похвальная широта интересов. А знаешь что, Евгения свет Тимуровна, давай-ка, тащи своего подопытного барбудо
[4]
обратно в крепость.
– Как тащить? В нем же больше ста килограмм живого веса!
– Как-как… Да ты не беспокойся, этот вес полуживой. Тащить, как будто ты сестра милосердия – на себе с поля боя.
– Но там же Брунгильда!
– Ага. И Карел. А будет еще и эта десятка безмозговая с тяжелым детством.
– При чем тут он?
– А при том, бесценная моя доктор психопатических наук, шо твой пациент и без того на тебя глядел как на полубога, а если ты его еще по месту прописки доставишь, то и вовсе можно будет из него веревки вить.
А нам, видишь ли, таких веревок пока сильно не хватает, нам позарез нужен человек, который хоть как-то понимает, шо в этом гадюшнике творится. Шо-то мне подсказывает, ни Пипин, ни его милая сестричка не готовы пойти на контакт и признаться нам за чашкой чая, зачем они убили доброго повелителя Дагоберта и зачем им понадобились мадам Гизелла с мальчишкой. Так шо, давай, вспомни, есть еще тетки в нурсийских селениях, и тащи добычу обратно в лагерь, к родному очагу.
Брунгильда вновь смерила оценивающим взглядом сидящего у стены Карела и удовлетворенно хмыкнула: «Красавчик!».
– На, держи. – Она кинула ему меч. – Мой избранник, да без оружия – это ж курам на смех! Да только ж засунь его в ножны поглубже и примотай накрепко, чтоб, если взбредет в твою головенку мысль снова за него хвататься – было время подумать. А я тебе сразу говорю: это плохая мысль, очень глупая! И запомни, я хоть и добрая, но горячая, станешь мне перечить – велю зажарить и сожру за обедом.
Глаза Карела расширились не то удивленно, не то испуганно. Должно быть, со школьных времен ему не доводилось встречать людей, до такой степени превосходящих его в силе, а уж чтобы попросту отбросили его, как ватную куклу, с таким и вовсе впервые столкнулся. Если добавить к этому, что противником его оказалось существо женского пола – язык не поворачивался назвать это женщиной, – то бездна унижения оказалась подобна темному колодцу.
– Ну, стало быть, так, – на время потеряв интерес к заезжему патрицию, Брунгильда вернулась за стол, – до времени с головы молодого Дагоберта волос не должен упасть. Гизеллу, если невтерпеж, бери себе. Ее прелести мне ни к чему. Я желаю знать, кто придет за ублюдком.
– А если никто не придет, сколько держать его?
– Придут, не сомневайся. Змеиное семя крепкое, огнем рожденное. Но для того, чтобы примчались гады залетные, хорошо бы им нашу приманку так показать, чтоб издалека учуяли.
– Да как же это сделать? – с опаской спросил вельможа.
– Пипин, братец мой бестолковый, ты же майордом, ты должен лучше моего соображать, а похоже, что в черепушке твоей не мозги, а подгоревшая каша. Сам рассуди, кто может рассказать всем и каждому, какая страшная участь ожидает отродье Дагоберта?
– Тот, кто больше всех говорит.
– Правильно. А кто больше всех говорит?
– Глашатай? – предположил владыка Нейстрии.
– Нет. Глашатай много не говорит, его слушают многие. Но еще больше слушают тех, кто проповедует в храмах. Если ко времени, да вдруг пойдет молва, что государь отступил от истинной веры, более того, и саму корону он получил из рук – да что там рук, из когтистых лап – врага рода человеческого, все эти святоши в один голос взвоют, с каждого амвона полетят анафемы отступнику и всему его роду.
– Но ведь тогда… – начал было Пипин.
– Цыть! – Брунгильда хлопнула по столу, впечатывая в древесину оплошавшую муху. – Заткнись. – Об этом знаем ты да я. Для всех прочих… – она замолчала. – Сам знаешь, чья кровь в жилах Меровея. Вот и делай то, что я тебе говорю. А я позабочусь, чтобы тот, кто придет, не ушел отсюда, не солоно хлебавши. А вернее, совсем не ушел.
– Господин инструктор, – засуетился на канале связи Карел. – Эти двое что-то замышляют, готовят засаду.
– Да слышу я, слышу, не беспокойся. У тебя ж камера работает, все документируется в лучшем виде.
– Может, тогда мне сбежать?
– Хороша идея, – хмыкнул Лис. – Куда ж ты намылился поршнями двигать? В сторону камеры перехода? Спасите, люди добрые! Меня великанша из сказки съесть обещала!
– Зачем вы так, господин инструктор?
– Сержант, ты еще в слезу ударься. Я не слышу из твоего угла толковых вариантов. Только не говори больше, что лучше бы отсюда смыться. Если охота к бегу трусцой одолела, так знай, могучий витязь, людям с трусцой здесь не место. Хочешь работать, включай мозги и функционируй на полную катушку. У тебя под носом два носителя информации перекидываются ею, как мячиком! Открой глаза, оттопырь уши, включи нюх.
Твоя задача – учуять, откуда ветер дует, еще до того, как он соберется дуть. Соображай, замечай и молчи. Пока ты – оробевший пленник, тебя для них почти что нет. Вот сиди и демонстративно бойся. Но содержательно, ядрен батон, сиди. А бегать среди бела дня – тот, кто за сто шагов всаживает стрелу в бегущего оленя, в тебя по-любому не промажет. Хочешь драпака задать – хоть ночи дождись.
– Ага, ночи, – взмолился Карел. – Вы ее видели?
– Ночь? Случалось.
– Брунгильду!
– Ну, если совместить Брунгильду и ночь… В условиях отсутствия электричества…
– Вы что, издеваетесь?
– О, догадался!
– Это нечестно!
– А ты что, парень, думал – в сказку попал? Ты, брат, вляпался в чужую жизнь! Так шо, князь ты мой прекрасный, крутись, как тот ротор в статоре. Научишься биться электрическими разрядами – хрен она к тебе подойдет.
В это миг содержательная беседа была прервана очередным всхлипом, на этот раз женским.
– Господин инструктор, он приходит в себя.
