— Вы всё прочли? — оборвал его Яковлев.
— Я? Э-э… Да. Прочел.
Яковлев забрал листки бумаги и сунул их в папку.
Митрохин приподнялся со стула.
— Я могу идти? — упавшим голосом спросил он.
— Нет, не можете, — ледяным голосом ответил Яковлев. — Вы у нас задержитесь, и видимо, надолго.
Красное лицо Митрохина побелело.
— Это что значит? — сдавленным фальцетом взвизгнул он.
— Я вам скажу, что это значит, — произнес у него за спиной ледяной голос Голованова. — По результатам экспертизы выявлено, что взрывное устройство было установлено заранее в салоне вашей машины. Оно было приведено в действие при помощи дистанционного управления. Гражданин Митрохин, вы арестованы по подозрению в умышленном убийстве.
— Я? А… рестован?
Ноги Митрохина подкосились, и он обессилено плюхнулся жирным задом на стул.
— А теперь начнем другой разговор, — сказал Яковлев и уставился на толстяка острым, жестким, немигающим взглядом.
21
— И тогда я решил его… ликвидировать, — сдавленным, глуховатым голосом закончил Митрохин.
Он сидел на стуле, как аморфная масса. Кусок масла, тающий на горячей сковороде. Вернее, — под испепеляющим взглядом Яковлева.
Начальник МУРа повернул к нему размашисто исписанные листки бумаги.
— Прочтите и подпишите.
Илья Иванович взял их дрожащими пальцами. Воротник рубашки взмок и прилип к его распаренной шее. Он вспотел так, словно полчаса просидел в сауне, хотя в кабинете было прохладно.
Просмотрев листки, Митрохин подписал их нетвердой и неровной подписью.
— Теперь всё? — спросил он голосом таким слабым, что его едва было слышно.
— Если вам больше нечего сказать, то да, — отчеканил Яковлев.
— Могу я рассчитывать на снисхождение?
— Вполне. Чистосердечное признание — великая вещь, и спасло не одну шею.
Когда конвой вывел Митрохина из кабинета, Голованов обратил на Яковлева восхищенный взгляд.
— Ну? — небрежно и устало спросил тот, приводя в порядок бумаги на столе. — Чего уставился?
— Никогда не видел такой виртуозной работы, — выдохнул Голованов. — Ты его расколол за пару часов.
— Я убил на это дело пару часов, — с нажимом проговорил Яковлев. — Всё можно было сделать гораздо быстрее. Скажи спасибо, что у меня вообще нашлось «окно» в делах. И, кстати, имей в виду, что одним ужином в вашем хваленом «Узбекистане» ты уже не отделаешься!
Яковлев хмурил брови, но было видно, что он слегка кокетничает и что похвала старого друга Севы Голованова чрезвычайно польстила его самолюбию.
— Митрохин — слабак, слизень, — продолжил он. — Ума не приложу, как ему удалось подняться?
— Просто повезло, — пожал плечами Голованов. — Не встретил на своем пути железного малого, вроде тебя.
Яковлев усмехнулся.
— Нет, Сева, я не просто железный малый. Я железный малый со знанием психологии. Помнишь, как у Пушкина? «Я психолОг. О, вот наука!»
— Пусть так, — признал Голованов. — Но наблюдать за тем, как ты его «раскручивал» на признание, было настоящим удовольствием. Я даже пожалел, что у меня видеокамеры с собой не было. Просматривал бы на досуге, в качестве учебного пособия.
Начальник МУРа засмеялся. Допрос Митрохина заметно утомил его, но вида он не показывал.
— Одного не пойму, — сказал Голованов, озадаченно почесывая затылок. — Как жена Симонова могла так быстро «лечь на спинку»? Ведь этот Митрохин далеко не красавец. Да и человек мерзкий.
Яковлев пожал плечами:
— Ну, женщины ведь разные бывают, — сказал он. — Одни шагают по головам, как мужики. Другие — эти, кстати, опаснее — предпочитают быстрее лечь под сильного, окрутить его и решить свои проблемы его руками.
— Да-а, — протянул Голованов, — боюсь, что в этой науке мне не преуспеть.
— Ты это о допросах? — насмешливо осведомился начальник МУРа.
— Я это о женщинах, — в тон ему ответил Сева Голованов. Он глянул на часы и поднялся с кожаного кресла. — Ладно, мне пора.
Яковлев хотел что-то сказать, но тут в дверь постучали.
— Войдите! — крикнул Яковлев.
Дверь приоткрылась, и в проеме показалась мужская голова.
— Арестованный Митрохин снова просится к вам. Говорит, он вспомнил что-то важное.
— Важное? Ну, тащи его обратно.
Голова кивнула и скрылась за дверью. Яковлев и Голованов переглянулись.
— Понравился ты ему, — заметил Сева, усмехаясь. — До камеры не дошел, а уже соскучился.
— Поговори мне еще, — проворчал Яковлев.
— Интересно, что такого важного хочет еще рассказать тебе гражданин Митрохин?
— Через несколько минут узнаешь. Хотя тебе нужно идти. Ты ведь, вроде, спешил?
— Ничего. Ради господина Митрохина я готов поторчать здесь еще полчаса.
Прошло ещё несколько минут, прежде чем дверь снова открылась, и конвойные ввели в кабинет Илью Ивановича. Вид у него был взволнованный.
22
Конвой удалился. Митрохин стоял посреди кабинета, тяжело дыша, как выброшенный на берег кит.
— Присаживайтесь, — сказал ему Яковлев, снова переходя на жесткий тон.
— А?
— Садитесь, говорю!
— Ах да… — Митрохин бухнулся на стул всем телом, так, что ножки стула предостерегающе скрипнули.
— Итак? — поднял бровь Яковлев. — Вы опять хотели меня видеть. Зачем?
— Я… Мне нужно вам кое-что сказать, — выпалил Илья Иванович.
— Так говорите.
Глаза Митрохина суетливо бегали по кабинету.
— Могу я узнать, сколько время? — хрипло спросил он. — Мои часы встали.
— Вы возвратились чтобы узнать, сколько время? — не удержался от едкой реплики Яковлев.
— Без пятнадцати семь, — сказал Сева Голованов.
Митрохин прикинул что-то в уме и кивнул:
— Должны успеть.
Яковлев сдвинул брови и нервно дернул щекой. Похоже, к вечеру выдержка стала ему немного изменять.
— Гражданин Митрохин, вы куда-то торопитесь? — осведомился он.
Илья Иванович взволнованно кивнул:
— Да. Я… совсем забыл вам рассказать. Дело в том, что жене Симонова, Маше, угрожает страшная опасность.
— Какая опасность?
— Как вам сказать… Дело в том, что ее должны… — Митрохин осекся. Кожа его приобрела землистый оттенок, делая его обрюзгшее лицо еще неприятней.
