Филя бросил взгляд вправо. И тут, видимо, сработал инстинкт, отточенный годами тяжелой оперативной работы. Проявилось ставшее уже профессиональным умение видеть не само преступление и не кровавый его результат, а почти неприметное его начало. Когда никто еще ни о чем даже и не догадывается. Когда с горы вдруг, ни с того, ни с сего, словно от дуновения ветерка, сам собой покатился совсем маленький камушек, предвестник грозной, все сметающей на своем пути лавины…
Перед перекрестком, у которого вот-вот должен был вспыхнуть красный свет для машин, у бордюра с газоном, отделявшим собственно проспект от малой параллельной подъездной дорожки, вопреки запрещающему знаку было припарковано несколько машин. Нарушают — и ладно, милиции нет, а появится — и машины разбегутся.
Филя заметил, что последняя из них, запыленная «десятка», начала медленно отъезжать от бордюра. Еще несколько секунд был зеленый свет, и машина вполне могла бы успеть проскочить перекресток, но водитель не торопился, словно чего-то выжидал.
Номерной знак, на который был брошен взгляд Филиппа, насторожил: забрызган охристой грязью, хотя дождей в городе уже неделю не было. Машина медленно подбиралась к перекрестку. А на светофоре — все еще горел зеленый!
И вот, прямо без желтого, вспыхнул красный. Дина, словно ее кто-то в зад пихнул, не пошла — понеслась по «зебре». Куда она так торопилась? Зачем?!
Филипп это понял, когда увидел ее, почти бегущую, опережая остальных, к нему навстречу, и боковым зрением зафиксировал, как вдруг машина рванула вперед — на красный! — наперерез женщине, естественно, не глядевшей по сторонам. «Лада» словно бы отсекала ее от осевой линии. Это когда два движущихся под прямым углом друг к другу предмета обязаны столкнуться в заранее рассчитанном месте.
Филя успел подумать еще: «Какая чушь лезет в голову!» Но тренированные мышцы уже бросили его тело навстречу Дине, увидевшей его, на ходу удивившейся и больше уже ни на что не обращавшей внимания…
Потом можно было, конечно, говорить и о везении, но — много позже. Когда совсем стемнело и Агеев с Турецким вышли на проспект, по которому двигалось совсем мало машин, Филя мог наглядно, на месте события, показать Александру Борисовичу, что здесь произошло и как.
А, в общем-то, второе происшествие за один короткий вечер — это многовато даже для такого опытного человека, как Филипп Кузьмич Агеев…
Он сам не мог объяснить, каким образом успел, в буквальном смысле, выбить, выхватить женщину из-под радиатора даже и не пытавшейся тормозить «Лады». В несколько длиннейших прыжков, с тяжелой ношей на плече, он преодолел спасительные метры проезжей части и еще умудрился, валясь спиной на газон, оказаться снизу, чтобы женщине не было так больно, как через секунды стало тяжко ему.
Он не слышал криков людей, переходивших проспект и замерших в растерянности от только что увиденного, едва не ставшего смертельным происшествия. Но он успел крикнуть истошным голосом:
— Номер!!!
А сам подумал: «Какой, к черту, номер? Грязь, а дождя не было…»
Кто-то поспешил к ним, чтобы помочь. Совершенно растерянная Дина Петровна, стоя на коленях, то пыталась суетливыми движениями собрать в пучок рассыпавшиеся по плечам волосы, то пробовала поднять Филиппа с земли. А он, стиснув зубы, отстранял ее руки и сам медленно переворачивался на бок, чтобы затем попытаться подняться на колени и встать. Старые ранения, будь они прокляты… Не мальчик давно, пора бы уж и оставить силовые упражнения… И что лезет в голову?…
— Что произошло, Филипп Кузьмич? — действительно, оказывается, ничего не понимая, спрашивала Дина Петровна. — Зачем вы это?!
Ему хватило силы криво ухмыльнуться и процедить:
— Показалось…
— И ничего тебе, милый, не показалось! — тут же затараторила какая-то бабка. — Он же, антихрист, убить ее хотел! И все видели своими глазами!.. А ты-то, что ж, глупая?! — накинулась она на Дину. — Глазелки-то твои где были? Куды глядела, когда под машину перла? Совсем, что ль, жизнь недорога?! Так не себя, других пожалей! Вон, молодец-то, как коршун, вишь ты, кинулся! Орел чистый!.. Ты давай-ка, милый, повернись маненько, я тебе спинку легонько потру, ишь стукнулся-то как, бедный… Помогай давай, не сиди без дела! — строго укорила она Дину.
Она бы еще говорила, и помогать бы тоже стала, но Филя с благодарной улыбкой остановил ее:
— Спасибо, бабушка, уже само проходит. Сейчас встану и пойдем… Ничего, ничего, нормально… В жизни и не такое бывало…
А когда бабка перекрестила его и пошла своей дорогой, он снова улыбнулся, хотя причины не было, и сказал все еще стоявшей перед ним на коленях Дине:
— Да, вот теперь я понял, что староват становлюсь для мальчишеских выходок. Ну, ничего, будем считать, что и на этот раз обошлось. Все живы и здоровы… Вот ведь мерзавцы…
И до Дины, кажется, стало, наконец, доходить. Глаза ее начали наливаться страхом. Она сжала ладонями щеки, не отводя от Филиппа остановившегося взгляда. И он снова отметил, как в момент первого знакомства: красивая женщина… Словно мадонна, которую где-то видел. То ли на картине, то ли на иконе. Только у той ужаса в глазах не было, а вот скорби… да, скорби — не меряно…
— Поднимайтесь, Дина Петровна… И разрешите, я немного на вас обопрусь, можно?
— Ой, да что вы?! Милый Филипп Кузьмич, простите! Это я вас подвела?!
— Не вы… Она это…
— Кто — она? — Дина стала оглядываться, полагая, что речь идет о ком-то конкретном, и Филя засмеялся.
— Да не вертите головой. Это я — про жизнь. Она все еще испытывает меня на прочность… Ничего, говорю, мы хоть и староваты, а продержимся. И вообще, все хорошо, что хорошо кончается. А вот Сан Борисыч-то наш — молодец! Точно угадал. Это ж надо было так верно рассчитать?…
— Вы думаете?… — неуверенно сказала Дина Петровна, аккуратно держа Филиппа под руку и переводя его через проспект. При этом она еще и суеверно оглядывалась.
— Сумка-то ваша не рассыпалась?
— Сумка? Ах, да, я и забыла про нее… Нет, кажется, не знаю. Но как же вам удалось?! — И опять у нее ужас в глазах.
Филя посмотрел: большой целлофановый пакет, набитый чем-то, и черная кожаная сумка висели у нее на сгибе локтя и не порвались, не раскрылись, не рассыпались.
«А я все-таки молодец, — подумал Филя. — Чисто сделано. Никто и ничто не пострадало… А что спина теперь поболит с недельку, так на то она и жизнь. Не болит ведь только в гробу…»
И он засмеялся. Дина не поняла, думала, по ее поводу, и спросила, что смешного она сделала? Чудачка…
— Да вы тут ни при чем. Меня другое радует, — объяснил Филя. — Это ведь очень хорошо, что болит. Значит, живой. У покойников, как известно, уже ничего не болит. Верно подмечено?
— Ой, ну и шутки у вас! — Дина скривилась, как от сильной боли.
— Солдатские, ничего не поделаешь… — жалобно сказал Филя. — А я — солдат, Дина Петровна. Ладно, закончим на этом…
