8
Клест чувствовал себя героем. Сегодня, наконец, он сумел проявить себя и даже получил боевое ранение в настоящем бою. А то казачки вечно подтрунивали над ним — и ростом не вышел, и хиловат для казака. Даже то, что он гарцевал на своем коне чуть ли не лучше всех, в расчет не принималось. Теперь он всем сразу сможет заткнуть пасть, продемонстрировав раненую ногу. Даже Куренной одобрительно похлопал его по плечу, когда вернулись в станицу. С одной стороны, он проявил настоящую храбрость, доказал Куренному и остальным казакам, что не просто пешка в казацком строю, а настоящий боец. С другой стороны — ранение, хоть и небольшое, царапина по касательной, но все-таки ранение, с настоящей кровью. И он геройски остался в строю, хотя запросто мог бы по состоянию здоровья отпроситься домой. А что там делать? Сидеть с сеструхой и ее байстрятами, в то время, когда тут такие дела намечаются? Хватит с них и того, что запрягли его, как рабочую лошадь. То одно им надо, то другое… То электричество в сарай провести, то ворот для колодца новый сварганить. Для всяких таких работ муж есть. Нехай и делает. Клест не виноват, что он отправился якобы на заработки, а сам уже полгода носа домой не кажет, только деньги высылает. Клест был уверен, что Ольгин мужик в городе шляется по бабам и деньги в основном на них тратит. Потому что те жалкие гроши, которые он высылал семье, мог бы заработать и здесь, не отправляясь за тридевять земель в тридесятое царство, в эти Набережные Челны… На одну дорогу сколько денег ушло, пришлось и Клесту дать взаймы этому шалопуту. Гаврюшка обещал отдать долг через два месяца, прошло уже шесть, а он и не вспоминает. Вот так и помогай людям. Никому верить нельзя, даже родственникам. Клест в очередной раз разозлился, очень жалко было своих кровных грошей. Сестру, правда, тоже жалко, но намного меньше. А детей и совсем не жалко, что без отца растут. С голоду не пухнут, носятся по двору, все ломают и портят, сестра их совсем не лупит, только сопли вытирает. Клест племянников не любил, брезгливо отодвигал их, когда радостно бросались навстречу. А за что их любить? В доме теперь покоя совсем нет. Даже ночью. Вот и вчера младший чем-то объелся, всю ночь ныл, маялся животом. Если бы не мать, Клест давно отправил бы сестру назад к свекрухе. Не посмотрел бы на то, что та ела сестру поедом. Вышла замуж — терпи. А та воспользовалась, что Гаврюшка уехал, и назад к мамке под крыло, пересуды теперь по всей станице. Дескать, неизвестно, вернется ли Гаврюшка теперь к своей жене, раз она при живом муже к матери сбежала. Может, он от нее и вовсе ушел, а чтобы народ не судачил, придумала, что на заработки. Ольга с любопытными соседями не церемонилась. Могла такое сказануть, что те не знали, что и ответить. Это перед свекровью она стелилась, лишнего слова сказать боялась. А соседей отшивала только так. И хотя Клест осуждал сестру за ее острый язык, жаловались ему соседи на нее, зато теперь никто не решался утолить свое любопытство, опасаясь нарваться на грубость.
Мысли у Клеста были быстрые, перескакивали с одного на другое. Не успел порадоваться, что Куренной его похвалил, уже огорчился, что Гаврюшка долг не отдает. Только что чувствовал себя героем, тут же вспомнил, что остался в дураках. Не умел он долго ни радоваться, ни огорчаться. Поэтому и врагов у него не было. Зла не помнил. Его пошлют — а с него все как с гуся вода.
Клест встал с ящика, на котором уже всю задницу себе отсидел, привалясь к облупленной стене кабака, и заглянул в пыльное окно. Куренной и Димон все еще сидели за столом и что-то обсуждали. И сколько можно? Над чем так голову ломать? И так все ясно — надо идти на дело. Такими деньгами пахнет! И с каких это пор Куренной стал так осторожничать? Раньше гуляли вольницей по всей Кубани, страха не зная, все на мази было. А сейчас каждое дело обдумывает, как полководец какой-то… Этот — Кутузов, кажись, который в Филях хотел всех немцев подпалить. Или французов? И, кажется, не в Филях, а в самой Москве. Хотя Кутузов русский человек, не мог он Москву подпалить. Как-никак столица целого государства. Наверное, французов, они же на наших раньше напали, чем немцы. Вот они Москву и подпалили, чтобы наших завоевать. А он их. И наши все равно победили. В голове у Клеста была полная мешанина, поскольку в школе в свое время бывал редким гостем, дома всегда дела находились… Ну шо тут думать? — вернулся он мыслями к нынешним делам. Налетели, постреляли, отобрали — и все чих-пых. А с этими обсуждениями недолго и проваландать дело. Конкуренты тоже не дремлют. Вон как рванули в свою Ворыпаевку. Наверное, тоже сидят-заседают, обдумывают, как золото захапать…Да небось уже давным-давно все и порешили.
Клест время от времени возвращался мыслями к вагону с золотом и прямо видел перед глазами бруски, от которых исходило сияние. В одном кино такое видел, грабители в банк забрались, окрыли сейфы, а там золото, золото. Вот бы Клесту хоть один такой брусок. Перво-наперво построил бы себе большой дом, как у начальника милиции. А, может, и больше. У того же золота не было, у него дом подешевле. Купил бы конезавод. Стал бы заводчиком, разбогател. Тогда все бы его уважали, любую девку-красавицу выдать за него за честь посчитали бы. Он бы прежде всего заслал сватов к Миколе Степановичу Карасику, у того дочка Галя первая красавица в станице. Лицо круглое, белое, брови тонкие, как нарисованные. Глаза, как вишни спелые. И сама справная — невысокая, в бедрах широкая, груди большие и круглые, как дыньки сорта «колхозница».
Воспитывают ее родители в строгости. Одно только послабление дали — отправили учиться в Краснодар на учительницу. Это плохо — тут же огорчился он. Ученая жена будет еще носом вертеть, мужа не уважать. Но когда он будет богатый, тогда его всякий зауважает…Будущее богатство его так обрадовало, что он даже заулыбался и забыл о Гаврюшкином долге.
Но прошло пять минут, Клест уже устал и мечтать, даже голова заболела. Он послонялся по двору, изнывая от скуки. Хотелось деятельности, а не пустого времяпровождения. Взглянул на москвича. Тот сидел с отсутствующим видом на бревне и курил. Тоже что-то мозгует…Клест не доверял ему. С какой такой радости он решил открыть карты Куренному? А потом еще и спасал его, когда сам Клест с Димоном рвали когти к машине. Ой как неудобно получилось… Но Куренной, слава Богу, в разгаре стрельбы не заметил их отступления. Ах же этот городской прогибучий! Вот так сидит, сидит, а потом что-то и слепит.
Клест от скуки решил повыкалываться. Поставил на перевернутый ящик бутылки в ряд, которые повытаскивал из ящиков у стены кабака, отмерил шагами расстояние, откуда знал точно — попадет и вскинул пистолет. Выстрелил — бутылка разлетелась вдребезги. Он покосился на Турецкого — заметил ли незваный гость, какой меткий глаз у Клеста? Заметил…Вон губы свои растянул в улыбке. А улыбка-то у него нехорошая, ехидная. Вот гад! Не оценил! Клест поднял руку и сделал несколько выстрелов подряд. Одна за другой разлетелись зелеными осколками бутылки. Красота! Вот меткость так меткость! Не каждый раз так фартит! Теперь Клеста не огорчала даже кривая ухмылка на лице москвича.
Окно распахнулось — Куренному стало душно. Приглушенный гул голосов вырвался наружу. Казаки сидели за столами, пили, ели и говорили все одновременно. Клест не любил всяких умных разговоров. Стрелять ему было гораздо интереснее. Да и москвича нужно было держать под надзором. Сам-то он вряд ли догадывался, но Куренной распорядился, чтобы Клест с него глаз не спускал.
