— К каким? — заплетающимся языком пролепетал Вершинин. Он захмелел намного сильней новоиспеченного приятеля, хотя пили они одинаково.
— Женщины — первый сорт! Не пожалеешь. Суперкрасавицы. Они нас ждут. Я обещал, что мы приедем.
— Это далеко?
— Не очень. Это за Курским вокзалом. Винзавод знаешь?
— Не знаю.
— Сыромятнический переулок?
— Тоже не знаю.
— Это там.
— А как мы поедем?
— Возьмем такси.
— Правильно. На метро неохота. Там народу много.
С грехом пополам они дошли до Садового кольца, где взяли такси. По пути немного проветрились, пришли в себя, иначе никакой водитель их не пустил бы в машину. Анджей вообще уже был не похож на пьяного.
Ехать действительно пришлось недолго, и вскоре они вышли возле старого четырехэтажного дома. Район производил впечатление нежилого. Прохожих нет, магазинов нет, огни машин мелькают где-то далеко.
— Нам сюда? — спросил Вершинин, кивком указывая на дверь подъезда.
— Ага. Только сначала давай немного подышим свежим воздухом. Освежиться надо.
— Согласен.
— Давай дойдем до речки. Это близко.
Они перешли пустынную асфальтовую дорогу и дошли до берега Яузы, оказавшись недалеко от шлюза, где примерно с метровой высоты с шумом падала вода. Здесь даже нашлась скамейка, на которую оба с удовольствием опустились. Некоторое время они сидели молча. Потом Борис сказал:
— Ну, пошли к женщинам.
— Сейчас, — отозвался Анджей. — Точнее, пойдешь только ты.
— Я? Один? С какой стати?
— А еще точнее — не к женщинам, а к женщине, к одной. К Наде Святковской. К ней я сейчас отправлю тебя.
— Анджей, ты что, белены объелся? — сказал Вершинин и с ужасом почувствовал, что в живот ему уперся клинок ножа.
— Ты, сучонок, рад бы и меня, и кого угодно беленой накормить, лишь бы убрать с дороги. Всех продаешь направо и налево. Потоцкого сдал, Пендраковских сдал. Длинный у тебя язык, паскуда. Вот Надю Святковскую всем особенно жалко. Я ее не знал, но, говорят, была отличная женщина. Ты ее ногтя не стоишь. И как только тебя, с твоими двумя извилинами, еще земля носит. Ведь сказано было идиоту — припугнуть. Так нет же — сделал так, что она погибла. Отвечать же ты ни за что не хочешь, думаешь, все сойдет тебе с рук. Так нет же…
До последней секунды Вершинин надеялся, что все обойдется, за угрозой последует какое-нибудь требование — отдать деньги или выполнить какое-нибудь задание, и мысленно был готов согласиться. Но нож вошел в его печень, тело пронзила нестерпимая боль. А он даже вскрикнуть не мог — мощная ладонь Анджея смяла его лицо.
* * *
Распутывание истории со страховками компании Вершинина отнимало у Андрея столько времени, что он сейчас редко бывал в своем агентстве. Правда, регулярно звонил Черевченко и предупреждал, где находится, чем занят. Генеральный директор «Атланта» понимал, что начальник службы безопасности все делает в интересах агентства. Он не торопил Корешкова, не раздражался из-за его отсутствия. Более того, когда Андрей настолько зашивался в делах, что не успевал позвонить, Алексей Степанович звонил ему сам. Позвонив Андрею сегодня, он застал того в следственном изоляторе, в комнате для допросов.
— Сам допрашиваешь или из тебя сведения вытягивают? — улыбнулся Черевченко.
— Сам.
— А я бы тебе тоже вопрос задал. Когда, наконец, появишься в «Атланте»? Заждались тебя здесь.
— Можно считать, нахожусь на финишной прямой. Завтра приеду.
— Ну, давай. Ждем.
Поговорив с директором, Корешков продолжил допрос Василисы Аристарховны. О чем бы он ее ни спрашивал, женщина старалась все свести к истории своей любви к Броненосцу. Чувствовалось, что ей приятно каждое воспоминание о бывшем муже. Андрея же семейная история интересовала меньше всего. Он пытался выяснить, как мирная, по сути дела, женщина, до знакомства с Броненосцем не имевшая никакого отношения к криминальному миру, вдруг умудрилась организовать свою банду.
Святковская без конца повторяла, что после смерти мужа ей остались деньги и связи.
— Этим я и воспользовалась. Себе я ничего не хотела, все нужно только для лечения Феликса.
— Почему же вы держали его в домашних условиях, а не поместили в какую-нибудь специализированную клинику?
— Нет у меня доверия к этим клиникам. Сами, небось, знаете, какая у нас медицина. Дома же за ним велось непрерывное индивидуальное наблюдение.
— Для этого, как я понимаю, вам были нужны большие деньги. Поэтому вы затеяли многоступенчатую аферу со страховками. И что теперь имеем мы в сухом остатке? Вы, вероятней всего, будете осуждены, и вашего сына все равно придется поместить в спецлечебницу.
— Это уж не вам решать, куда попадет Феликс. Его интересы будет защищать швейцарская юридическая фирма.
— Почему именно швейцарская? — удивился Корешков.
— Нашим мазурикам я не доверяю. Им лишь бы деньги содрать. Даже те адвокаты, которых без конца по телевизору показывают. Разве они выиграли хотя бы одно дело? А деньги гребут лопатой. Иностранцы же, если обязались заботиться о человеке, то будут это делать, пока не кончится капитал. А моих денег на век Феликса хватит.
— Как знать, Василиса Аристарховна, — покачал головой Корешков. — Ваш капитал, скорей всего, конфискуют, поскольку он получен преступным путем.
Услышав это, Святковская неожиданно захихикала. При этом у нее сделался вид доброй бабушки. Если раньше перед Андреем сидела озлобленная женщина, задержанная преступница, в любой момент допроса готовая сорваться на грубость, то сейчас дробным тихим смешком напомнила ему своих бабушек, когда те пьют чай, макая в него сухарики, и обсуждают содержание очередного телесериала.
— Напрасно вы в себе так уверены, молодой человек, — нараспев произнесла Святковская. — Я ведь тоже не по уши деревянная, чтобы хранить все деньги в одном месте. У меня разветвленный капитал. Какую-то часть вы конфискуете, а другая останется. Поэтому за Феликса я спокойна. За ним последят, ему будет обеспечен нужный уход.
— То есть вы хотите сказать, что мы не все знаем?
— Далеко не все. Не все знаете и, самое забавное, что не все узнаете.
— Я прекрасно понимаю истоки вашей самоуверенности, — сказал Корешков. — Мне приходилось сталкиваться со схожими ситуациями. Однако чаще всего последующие обстоятельства складывались таким образом, что от подобной самоуверенности не оставалось и следа. Поэтому я вас не стану ни в чем разубеждать. Сам я по-прежнему настроен оптимистично. А время покажет, кто из нас прав.
— Что вы имеете в виду, когда говорите о своем оптимизме?
— То, что доведу дело до конца и узнаю все интересующее следствие подробности, узнаю имена всех участников банды.
