Ладно, не будем о печальном. Завтра снова вперед, труба, как говорится, зовет!
Чем-то встретит нас славный город Львов? Шпионами и диверсантами всех мастей, от шляхтичей и кулацких прихвостней до недорезанных абверовцев? Ладно, мы всякого добра навидались. Как говорится, Бог не выдаст — свинья не съест!
ИЮЛЬ 1945, Львов
Поезд остановился слишком резко. С соседней полке свалилась чья-то туго набитая сумка. Какая-то тетка завопила визгливым голосом, и Олег Сташевич проснулся, взглянул в окно, чтобы разглядеть название станции. Но за окном были видны лишь поля, опушка леса, дорога, убегавшая желтой лентой от переезда вдаль, через поле, поворачивая возле густой лиственной массы вправо, продолжая виться вдоль лесной опушки…
— Хорошо, что вы проснулись, мужчина, — раздался снизу молодой женский голос.
Олег свесил голову. Напротив него, на нижней полке, застенчиво улыбалась молодуха в клетчатом платке. Рядом с ней сидела хмурая глазастая девчоночка лет пяти. — Нам выходить на следующей, а у нас чемодан. Вы нам поможете?
— Конечно! — Олег ловко спрыгнул со своей полки, заправил в потертые брюки выбившуюся линялую рубаху, расчесал пятерней густые волнистые русые волосы. Поезд тем временем тронулся, кряхтя, как старичок, и начал потихоньку набирать обороты.
— А сколько до Львова-то?
— Да с полчаса. Сейчас Стрый будет, а потом уж без остановок до самого Львова.
— Ясненько-понятненько, — нараспев произнес Олег, улыбаясь молодухе и ее очень уж серьезной девчоночке. — Вы, стало быть, в Стрый направляетесь?
— Ага, — охотно кивнула женщина. — Родня у нас там. Дальняя, но все же. Думаю, не выгонят вдову с сиротой, — слишком весело сказала она.
— Да уж, вот уж они обрадуются, — хмыкнула грудастая тетка тем самым визгливым голосом, что разбудил Олега.
Она занимала боковое место. В данный момент тетка уплетала шмат сала, закусывая его соленым огурцом и запивая все это добро бутылкой молока.
И Сташевич понял вдруг, отчего так серьезна девчоночка — она изо всех сил старалась не смотреть на жующую тетку. Даже побледнела от напряжения.
Мать, коротко взглянула на тетку, хотела что-то ответить, но передумала, прижала девочку к себе и ласково зашептала что-то в маленькое ушко.
«Эх, и угостить нечем! — с досадой думал Сташевич. — Все вчера подъел. Когда же они сели? Видно, к ночи уже, когда я спал.»
Он хотел отвлечь девчоночку стишком или загадкой, но, бросив случайный взгляд в окно, замер. Они проезжали окраину какого-то не то хутора, не то поселка. Редкие мазанки только-только начали появляться недалеко от опушки леса. И вот от одной из них бежала через поле к лесу молодая женщина. В белом платье или длинной рубахе — не поймешь, она неслась пулей, полные голые икры мелькали в высокой траве. Черные волосы развевались за спиной. Олег успел разглядеть, как из леса вышел мужчина в полувоенной форме. Вот к кому она так спешила.
Какой удивительный кадр! Запомнить! Непременно запомнить — и этот вагон, и злобную тетку. И голодную девочку, и через окно, — именно через окно — двое людей, несущихся друг к другу, любящих друг друга наперекор. чему? Ну это можно придумать. Поезд тем временем проехал мимо дома, выделявшегося среди прочих основательностью и ухоженностью. На стене дома была выведена белой краской надпись. Олег прочитал: «Дубровицкий сельсовет».
Дубровицы. И название какое славное.
К зданию сельсовета подъезжал «виллис», за ним — открытый грузовик с солдатами…
— Мужчина! Так вы нам поможете? — тронула его за рукав женщина.
— Да, да, конечно!
Олег потащил к выходу тяжеленный фанерный чемодан.
ИЮЛЬ 1945, Дубровицы
«Виллис» подъехал к сельсовету. Из машины вышли двое: офицер НКВД и некий мужчина в штатском. Солдаты — около двух десятков — выпрыгивали через борт грузовика, разминали затекшие ноги.
Двое вошли в избу.
— Здрасьте! — коротко поздоровался офицер. — Председатель на месте?
— Здравствуйте, товарищи! — Женщина-секретарь поднялась из-за стола, испуганно оглядывая посетителей. Особенно того, что в штатском. — Мирослав Иванович в кабинете. Я сейчас доложу.
— Не надо, — отстранил ее тот, что в штатском.
Двое скрылись за дверью, над которой висела картонная табличка с начертанной химическим карандашом надписью: «Председатель сельсовета»
Из-за стола навстречу вошедшим поднимался подтянутый мужчина лет под сорок с коротко стриженными, тронутыми сединой темно-русыми волосами. Светло-серые глаза в темных лучиках приветливо и внимательно оглядывали вошедших.
— Вы председатель? — коротко осведомился офицер НКВД.
— Да, товарищ капитан. Ковальский Мирослав Иванович, — представился он. — А ваши документы, извиняюсь?
Ковальский внимательнейшим образом изучил удостоверение и капитана и второго, в штатском, — как оказалось, контрразведчика.
— Садитесь, товарищи! Чем, как говорится, могу?
— В вашем районе прошлой ночью совершено дерзкое нападение на военную колонну. Разграблены и сожжены два грузовика с продуктами, — сухо излагал капитан.
Видимо, он был контужен: узкое лицо то и дело подергивалось судорогой.
— Да что вы говорите?! — председатель удивленно поднял брови.
— Вы что-нибудь слышали об этом? — не реагируя на удивление, все так же сухо ставил вопросы капитан и заносил ответы в блокнот.
— Нет. У нас здесь все тихо, — миролюбиво откликнулся Ковальский. — А где именно это случилось?
— По дороге на Львов. В пяти километрах от вашего хутора.
— Матерь Божия… ой, извиняюсь, товарищи. И что, есть убитые? — шепотом спросил он.
— Восемь человек убито, включая офицера.
— Вот беда-то! Упокой их души. — пробормотал председатель и поднял было два пальца, но креститься передумал.
— У нас приказ начальника ОКР
[8]
прочесывать все окрестные села, — вступил представитель контрразведки.
— Приказ есть приказ, — кивнул председатель. — Хотя, у нас-то село спокойное. А и кому шалить? Одни бабы да старики. Мужиков-то кого поубивали, а кто еще с фронта до дома не доехал.
— Ага! — злобно перебил его капитан. — У вас здесь в каждом селе одни старики да бабы. А машины жгут, склады грабят, военных убивают. Это кто же, старики с бабами?
— А бес их знает! Шалят, видно, бандиты. Может, власти не боятся? — предположил председатель с самым серьезным видом.
— А чего им бояться? Если их в каждой хате обогреют, да накормят да спать положат! — окончательно рассвирепел капитан.
