— Это какие-то новые определения, Божественная, —
заметила Лейта. — Ты уже представила их своим братьям?
— Это было бы пустой тратой времени, Лейта. Оба моих
брата слишком заняты собой, чтобы посмотреть на вещи с реальной точки зрения.
Иногда с ними так скучно.
Она посмотрела на остальных, немного прищурив глаза.
— Вижу, вы все уже несколько адаптировались к ситуации,
так что нам, наверное, пора приступить к работе. Сделай какую-нибудь мебель,
Альтал. Нам должно быть удобно.
— Как скажешь, Двейя.
— Не могла бы ты, Божественная, сделать себе немного
веснушек или что-нибудь такое? — спросила Лейта. — Ты же знаешь, что
для нас с Андиной ты делаешь жизнь совершенно невыносимой.
— Нам не в чем соревноваться, Лейта, — мягко
заметила Двейя.
— Какое неземное отношение, — прошептала Андина.
— Как нам обращаться к тебе? — спросил Бхейд,
когда все они уселись в удобные кресла, сделанные Альталом.
— Ты что, не можешь произнести «Двейя», Бхейд? — с
притворным любопытством спросила его Лейта.
— Некоторые церковные ордена запрещают произносить имя
Бога, — пояснил Бхейд.
— Они неправы, — сказала Двейя. — Скудоумие
пытается скрыть свое непонимание вещей под бессмысленными формальностями и
бесконечными рассуждениями о незначительных пустяках. Ты выше этого, Бхейд,
иначе ты не был бы здесь. У меня есть имя. Пожалуйста, называй меня этим
именем. Возникает ужасная путаница, когда кто-то возводит очи к небу и говорит:
«О Боже!» Я и мои братья никогда не можем понять, к кому из нас
обращаются. — Она улыбнулась. — Однажды в Плаканде из-за этого
возникла целая новая религия, — вспомнила она. — Когда мы все трое
одновременно ответили одному жрецу, он принял это за откровение, и по всему
Плаканду распространились трехголовые идолы.
— Некоторые церковные ордена не одобряют статуи
Бога, — сказал Бхейд озадаченно. — Они учат нас, что никто не может
видеть Бога по-настоящему.
— Но ты же меня видишь? — спросила Двейя. —
Вообще-то нам нет никакого дела до статуй — за исключением этого чудовища в
Магу. — Она помолчала, положив руку на Книгу, потом заметила: — Но мы
несколько отвлеклись от темы. Думаю, лучше всего с самого начала назвать вещи
простыми именами, чтобы отталкиваться от чего-то одного. Мы трое — Дейвос, Дэва
и я — существовали всегда, и мы редко достигали между собой согласия в
чем-либо.
— Ты имеешь в виду войну Богов? — спросил Элиар.
— Нас всего трое, Элиар, — сказала она. —
Вряд ли это можно назвать войной. Пока в этом участвовали только мы трое, из
нашего несогласия рождались лишь интересные споры и ничего больше. Когда мы
встречались — а это бывало редко, — мы вели себя учтиво по отношению друг
к другу, и мы как-то не обращали на это внимания. Но потом появился человек, и
все переменилось. Другие существа принимают мир таким, каков он есть, и то же самое
делают большинство людей. Однако среди них есть немногие, которые стремятся
как-то воздействовать — что-то изменить. Какие-то изменения хороши, а какие-то
нет, но человек по своей натуре стремится просто попробовать изменить что-то,
чтобы посмотреть, что получится.
— Когда все это происходило? — спросил Бхейд.
— Споры наши длились вечно, но человек появился в этой
части вселенной примерно десять тысяч лет назад, придя сюда в поисках открытого
пространства, чтобы выращивать хлеб. Наверное, ничто так не изменило мир, как
пшеница. Она обеспечила человеку выживание, благодаря ей он стал жить на одном
месте достаточно долго, чтобы строить деревни и города, так началась
цивилизация. В общем, первобытные люди пришли сюда с юга — из-за Мьюзы и
Плаканда. В краю, откуда они родом, были огромные тропические леса, и их не
слишком привлекала идея вырубать своими каменными топорами все эти деревья,
чтобы очистить место для фермы, поэтому они отправились на север в поисках
открытой земли.
— Это было десять тысяч лет назад? — спросил
Бхейд.
— Примерно десять тысяч, — ответила она. — В
те времена у людей еще не было точных календарей, а я и мои братья не слишком
беспокоимся о времени. Когда это произошло, Генд был одним из тех ранних
поселенцев в Медайо. Он всегда был очень высокого мнения о себе, и это
раздражало его вождя. Когда намечалась какая-нибудь особо грязная работа,
вождь, похоже, первым делом вспоминал о Генде; и как бы Генд ни старался,
исполняя приказания, его усилия никогда не удовлетворяли правителя. Негодование
его росло, как обильно поливаемый сорняк, и вскоре он возненавидел своего
вождя. Эта печальная история повторялась из уст в уста на протяжении многих
веков. Раздутое сознание собственной значимости мешало Генду увидеть, насколько
он порой бывает неразумен. Думаю, если бы он был способен посмеяться над самим
собой, все обернулось бы совсем иначе, но он не умел смеяться, и это открыло
дверь для Дэвы. Все произошло быстро. Дэва предложил ему славу, власть и
бессмертие, и Генд принял их с радостью. Затем, чтобы укрепить свою власть над
душой Генда, Дэва взял его с собой в Нагараш, чтобы развратить еще больше.
Лейта в ужасе отпрянула.
— Только не туда! — вскрикнула она.
— А куда же? — сказала Двейя. — В конечном
счете, Нагараш — оплот власти Дэвы.
— Мне кажется, я никогда не слышал о нем, — сказал
Элиар.
— Это в Неквере, — объяснила ему Лейта. — Он
находится глубоко под землей, и это невыразимо ужасное место.
— Только если Дэва желает, чтобы оно было таким,
Лейта, — поправила ее Двейя. — Дэва стремился поработить Генда,
поэтому он обеспечивал его всем, что тот пожелает. Покуда дело касалось Генда,
Нагараш был местом неизъяснимого блаженства. Сперва Дэва вел себя почти как
слуга по отношению к Генду, но когда его власть над Гендом окрепла, все
изменилось. В Нагараше время не имеет значения, а Дэва бесконечно терпелив, так
что к тому времени, когда Генд оттуда вышел, Дэва стал хозяином, а Генд —
слугой.
— А его глаза действительно горят так, как они горели в
том сне, который мы все видели в Осе? — спросил Элиар.
— О да, — ответил ему Альтал. — Одними
глазами Генд может освещать себе путь в самом темном лесу.
— Это печать Дэвы, — уверенно пояснил Бхейд.
— Не совсем, — возразила Двейя. — Огонь,
горящий в глазах Генда, принадлежит ему, а не Дэве. В общем, когда Генд оказался
в его полном подчинении, Дэва послал его обратно в Медайо с тем же приказом,
какой получил Альтал от Кинжала.
