— Так оно и есть. Исключение подтверждает правило. В семье не без урода, в смысле не без Ромео. — Удав скрипнул зубами.
— Вот тебе и повод зачистить местность, — проговорил Урюк после короткой паузы. — Провести плановое сокращение кадров.
— Антоху я бы ни на кого не променял, — решительно заявил Удав. — Но теперь все изменилось. Он нас предал. Поэтому, согласно уставу, не пройдет и суток, как он точно будет — и без страха и упрека.
Урюк покосился на него. Как из старого фильма про сицилийскую мафию, подумал он.
— Перед строем? И приговор зачитаешь?
— У нас только так, — кивнул посерьезневший Удав.
19
— Я не спрашиваю, кто это сделал, только интересуюсь: сколько было на кону, если убрали такую фигуру, как Артем Абрамян? — Павел Семенович закурил новую сигару.
Он и Урюк сидели за отдельным столиком в ночном клубе. Поодаль устроился Удав с тремя пацанами, а еще дальше, один-одинешенек, расположился Ефим и с равнодушным видом, будто его здесь никто и ничто не интересует, листал не то меню, не то глянцевый журнал с полуобнаженными красотками.
— Наверно, немало, — туманно сказал Урюк.
— Ты недоговариваешь.
— Ладно. Откровенность за откровенность. Не знаю! И незачем мне это. Банкиров убивают, к этому привыкли, и торги давно не откладывают. Но сейчас некоторые говорят, будто бы Абрамян хотел забрать себе контрольный пакет «Алтайского редкозема». Значит, есть за что убивать.
— Не пори чушь. Кто говорит? — спросил Соломин.
— Не важно. Этот пакет весит пятьсот лимонов зеленью, — продолжал Урюк. — Вот ты хотел бы войти в долю?
— Нет. Хотел бы забрать все себе, — усмехнулся Павел Семенович. — Шучу. Кто знает, возможно, Абрамян перестал соответствовать некоторым требованиям времени. Не смог или не успел вписаться в новые условия. Встал на пути прогресса. Такие, как он, не любят делиться с кем попало. А это не всем может понравиться.
— Тому же Потапу, например, — вставил Урюк. — Но он до сих пор почему-то живой. Даже слишком. Кстати, он тебе нужен? — Он вопросительно посмотрел в глаза Павла Семеновича.
Тот пожал плечами, пустив дым к потолку.
— Не так чтобы очень. Я попытался снова соединить ужа с ежом, то есть Удава с Потапом, но вскоре понял: это бесполезно. Потаповские блатняги — из другого времени. Только этого не понимают. И никогда не поймут. Делиться они не желают, легализоваться, выйти из тени — тоже. И потому уже всем мешают.
Оба замолчали.
— И кто бы нам подошел на место Абрамяна, раз уж его нет? — нарушил паузу Соломин.
— Хочешь кого-то порекомендовать?
— Я неплохо знаю Сашу Смушкевича. В правлении банка он зам Абрамяна.
— А я-то все думал: где народный депутат Соломин пасется, кто его подкармливает… Мне больше нравится Костырев.
— Это называется по-другому: я их лоббирую! — поднял палец Соломин. — Костырева я тоже знаю.
— И что, неплохой доход?
— На жизнь хватает.
— А Смушкевич готов делиться? — серьезно спросил Урюк.
— Только с теми, кто ему полезен или кого он боится, — ответил Соломин. — А вообще, я могу отвечать лишь за себя. Знаю только, что он был в контрах с покойным Артемом. Значит, должен устроить тех, кому Абрамян чем-то помешал. Как видишь, я предельно откровенен.
— С этим более-менее ясно, — кивнул Урюк. — Есть еще Голованов, твой земляк, конкурент и коллега. Ты его хорошо знаешь?
— Знаю. А что, он тоже путается у тебя под ногами? Или, как и другие, не вписался в новые условия?
— Есть немного, — прикрыл глаза Урюк. — Говорят, тоже собрался в губернаторы.
— Тоже? Значит, как и ты? — даже привстал Соломин.
— А что, не гожусь?
— Ну почему. Просто я про него догадывался, а вот про тебя…
— А ты случайно туда же не собираешься? — подмигнул Урюк.
— Куда мне… То есть Голованов — это камешек, попавший в твой башмак, если использовать известную аллегорию. А таким камешком для тебя мог бы стать я…
Урюк промолчал. Закурил, глядя в сторону эстрады, где репетировали полуголые девочки.
— Странный у нас с тобой разговор, — покачал головой Соломин. — Например, я не понял: кто кому должен Голованова заказывать?
— Он депутат, — напомнил Урюк, — а вовсе не банкир. Общественность притерпелась к тому, что банкиров убивают. И в силу врожденной ментальности принимает это с некоторым сочувствием к исполнителям: так им, кровососам-банкирам, и надо. Депутат — из другой оперы. Он защитник народных интересов. Народ за него, худо-бедно, проголосовал, предпочтя другим. Поэтому здесь нужны другие, нетрадиционные меры воздействия. Компромат, то-се… Да, будем считать, что я тебе его заказал.
Мой характер, подумал Соломин. Его бы к нам в Думу. Мы бы с ним на пару поставили там всех на уши.
— Сменим тему, — предложил Павел Семенович. — Так ты в самом деле собрался стать губернатором? Хотя что я спрашиваю. Легализоваться так легализоваться. Но почему в Барнауле?
— Ближайшие губернаторские выборы будут там.
— Понятно. А Москва уже надоела? Или на всю Россию замахнулся?
— Не все сразу. Сначала, быть может, мэром.
— Мэром не получится, — покачал головой Соломин. — Мэр всегда свой. Горожане должны его постоянно видеть, по крайней мере им должно казаться, будто они его где-то раньше видели. Иными словами, надо успеть всем примелькаться, но не всем надоесть. Вот Голованов мог бы стать мэром. Хотя тоже метит в губернаторы. Поэтому ему понадобился Потап. Предложи ему идти в паре — ты губером, он мэром, — может, согласится…
— Он опасный соперник? — поинтересовался Урюк.
— Его там знают, — ответил Соломин. — Везде кричит, что жизни не пожалеет за народ. Некоторые верят.
— В чем, по-твоему, разница между баллотировкой в губернаторы и баллотировкой в мэры? — спросил Урюк.
— За губернатора голосуют не только горожане. Поэтому лучше, если район будет аграрным: интеллигенция — затруханная, рабочий класс — спившийся. Народу, как правило, наплевать, где кандидат прописан. Лишь бы человек был хороший и чтобы по местному телевидению показывали. Профессор из Москвы, взявшийся разгрести местное дерьмо, — это впечатляет. Для них даже лучше, если нездешний. Значит, не повязан с местным ворьем. И потом, ты мужик видный, солидный. А в деревне в основном бабы, и голосуют они сам знаешь каким местом. Тебе бы только хорошего имиджмейкера, чтобы еще добавить сексуальности. Если им еще наобещать с три короба, они и вовсе поплывут… Но даже не это главное. Главное — сколько ты можешь выложить на кон.
— Лимона хватит?
