— А пойду я, пожалуй, домой, — сказал он, выходя в коридор, Ване Жаворонкову.
Ваня радостно улыбнулся. Раз он был больше не нужен начальству, он мог пойти подежурить на окраине города, возле пустыря, отлавливая и штрафуя парочки, занимающиеся любовью в машинах или прямо на природе. Смущенные любовники обычно денег не жалели и готовы были отдать блюстителю порядка все содержимое своих кошельков…
Когда Денис Грязнов явился домой, было уже довольно поздно. Добираться пришлось на электричке. Люда была дома и жарила на кухне картошку. Поначалу это его даже раздражало — у себя дома усталый человек не может остаться один. Он прошел прямо в грязных ботинках на кухню, плюхнулся за стол, не здороваясь. Люда молча посмотрела на него краем глаза, улыбнулась каким-то своим мыслям и помешала в кастрюльке. «Почему, интересно, она не спрашивает, отчего это я так рано вернулся и такой грязный?» — подумал Грязнов.
— А у меня джип украли, — не выдержав, сам сказал Денис и удивился: чего он жалуется?
— Бедный, — сказала Люда искренне и, больше ничего не спросив, поставила перед ним тарелку.
И тут Денис подумал, что в совместном проживании безусловно есть свои плюсы.
Глава вторая
Домой Ковригин вернулся воодушевленный. Еще бы — если начальник МУРа обещал лично проконтролировать расследование, местная милиция просто обязана внимательно отнестись к его делу.
Но прошло несколько дней, и… ничего не произошло. Абсолютно ничего. Ни осмотра места преступления, ни опроса пострадавших, то есть их, Ковригиных… Он пару раз наведывался в райотдел, но к Николаю Петровичу его не пустили… А случайные знакомые Ковригина были уже далеко! Ну в самом деле, не звонить же в МУР! И тогда Ковригин решил сам попытаться разыскать преступников.
— Хуже ведь не будет? — рассуждал он вечером, когда они с женой пили чай на летней веранде. — А кто его знает, может, и найду какие-нибудь кончики…
— Ты только поосторожней, Вася… — отвечала жена, — сам ведь знаешь, как к тебе относятся…
Ковригин знал. Но весть о его ограблении, которая уже облетела весь городок, ставила Ковригиных вровень со всеми. Он заметил, что бывшие недоброжелатели стали как-то приветливее. Любят у нас страдальцев, гораздо больше любят, чем благополучных и успешных. Эх, Россия, умом тебя не понять, это уж точно…
…Ковригин с самого утра бродил по поселку, иногда сворачивал в небольшие улочки, но скоро опять возвращался в центр. Будний день, середина недели, людей на улицах было не очень много, и Ковригин, озираясь то через одно плечо, то через другое, заходил в маленькие магазинчики, тесно лепившиеся друг к другу за большой церковью, что возвышалась недалеко от главной площади. Покупать он ничего не покупал, так, присматривался да прислушивался и все оглядывался на двери, будто кого-то ждал. Обошел он и вокруг запертой на огромный замок церкви, поглядел на разноцветное стекло витражей, в которых уже сплошь сияли черные дыры, поглядел на кучи белого кирпича, валявшегося рядом с храмом, — этот кирпич бы ему! Вполне хватило бы на летнюю кухню, к примеру. А то и на дровяной сарай!
Ковригин то и дело спотыкался на битом кирпиче и старался ступать по чистой земле, без камня. Чаще не получалось: битый камень сплошь покрывал площадь, давно не касалась этой земли хозяйская рука. Ничего подозрительного ни здесь, ни в магазинах, ни в небольших улочках найти не удалось. Попытки Ковригина заговорить с продавщицами на предмет «Не замечали ли вы новенький „рейнджровер“ с рампой на крыше?» воспринимались плохо. Ковригина даже не удостаивали взглядом. Люди нынче боятся совать нос в чужие дела…
«Никаких следов, никто ничего не видел, не слышал. А если и видел, то ни за что не скажет… — думал Ковригин. — Видно, надо менять тактику. Конечно, нужно идти в лес, на место преступления».
Приняв решение, Василий вышел из очередного магазинчика и, решив отправиться в лес, резко развернулся, едва не сбив с ног деда, долгожителя поселка.
— Ты чего? — растерялся дед, едва устояв на ногах, седая борода затряслась.
— Ну прости, дед, — Ковригин поддержал старика.
— Оглашенный, — это слово деда донеслось Ковригину вслед.
Ковригин шел быстро, не обращая теперь внимания ни на жителей, ни на магазинчики. Единственное, на чем он задержал взгляд, было здание милиции. Туда по одному подходили или подъезжали милицейские машины. Здание стояло на углу поселка и главной улицы, которая сбегала к реке.
Василий чуть помедлил, нерешительно поднялся на крыльцо.
— Вам кого? — наконец поднял голову дежурный.
— Нет, никого, — Ковригин сошел со ступенек и направился к лесу.
— Ходят тут, — проворчал дежурный, углубляясь в свою писанину.
…Василий Ковригин с детства все привык делать сам. Конечно, не сам привык, приучили. В основном дед, которому и был обязан Василий как лучшими своими качествами: силой воли, умом, выдержкой, фантазией — так и отрицательными: скрытностью и упрямством. Лена терпеть не могла эти его качества.
— Нет, ну ты пойми, ты вдумайся, — обычно семейный скандал начинался с этих ее слов.
Но Ковригин был не в состоянии ни понять, ни вдуматься, он просто упрямился, даже если и понимал, что неправ, свято следуя завету деда: «Ковригины всегда правы».
Будучи умным человеком, Василий в глубине души признавал свою неправоту, но признать это открыто никак не мог, гордыня не позволяла. Очень высокого мнения был о себе Ковригин. Да, собственно, для этого были все основания: в прошлом военный инженер, автор нескольких патентов на изобретения, большой специалист своего дела, да и просто на все руки мастер: что в доме ни сломается, все чинится исключительно ковригинскими руками. Да и не только в своем доме: всем соседям чинил Ковригин разные бытовые приборы — от радиоприемников до стиральных машин. И не просто чинил, а даже усовершенствовал: магнитофоны теперь служили одновременно будильниками, мигая светом и начиная играть в установленное время двести сорок мелодий приятной музыки вместо традиционных звонков.
Чего только не придумал Ковригин за годы жизни в поселке: и усовершенствованные сеялки-молотилки, и мини-трактор-мотоцикл, и аппарат для дойки коров. Правда, почти все его изобретения в последнее время имели прямое отношение к тому делу, которым сейчас занимался Ковригин, — к фермерству. Привык Василий серьезно и глубоко относиться ко всему, чем бы он ни занимался: военной ли инженерией, выращиванием ли молодняка, разработкой ли аппарата для механизированного кормления кур.
Но кроме всего прочего, была у Василия и тайная страсть, можно сказать, мечта всей его жизни: видеосъемка. В то время, когда его семилетние ровесники мечтали стать космонавтами, а потом, семнадцатилетние, хотели создать собственный бизнес, Ковригин мечтал о видеокамере. Это было непросто — видеокамера стоила очень дорого. Ковригин копил деньги, откладывал каждую копейку. И наконец через пару лет купив ее, Ковригин несколько дней не мог вообще ни о чем думать, кроме как о съемках, он только и делал что снимал. В основном то, что любил: природу, свои изобретения и тех, кого любил, — жену Лену и сына Алексея.
