Первым порывом было — вызвать с югов своих лихих ребят. Снять с шеи ярмо замначальника решительно и быстро.
Но… нельзя допустить, чтобы на его место залез кто-нибудь случайный, посторонний… Сама идея сотрудничества с властью теперь казалась Пузырю не только вполне приемлемой, но и совершенно неизбежной.
К вечеру во дворах за специально вкопанными столами, как и сто лет назад, собирались пожилые доминошники, пацаны возле сараев развинчивали мотоцикл, бабки рассаживались на лавочках и лузгали семечки.
— Здравствуйте, Николай Иванович! — радушно приветствовали его какие-то незнакомые мужики. — Пивком с нами не побалуетесь?
— Привет! Спасибо.
Пузырь не узнал никого из них. Вот она, всенародная слава! Шагу нельзя свободно ступить, чтоб тебя не узнали, не отметили, не приметили. Вот уж действительно, не живи, где…
И тут по спине Пузыря пробежались морозные мурашки страха: а вдруг среди этих неприметных работяг кроется сексот — секретный сотрудник внутренней разведки МВД? Какой-нибудь мелкий бакланишка вроде того Баклана… Честный и самоотверженный служака… который выследил, вынюхал… И теперь готовит капкан. Только и ждет, чтобы распахнулись ворота родительского гаража?
— Стоять! — заорал Пузырь, выскакивая на дорогу перед проезжающей машиной с широко раскинутыми руками.
Водитель опешил, выглянул в окошко:
— Жить надоело? Куда прешь под колеса?
— Братан, помоги! Надо срочно к старушке матери наведаться! — Пузырь, не дожидаясь ответа, уже полез на заднее сиденье.
А там оказалось занято! Там сидела сморщенная бабка в белом платочке. А рядом с ней несколько корзинок с каким-то стариковским барахлом.
— Вспомнил про матушку? — злорадно проскрипела старуха. — Вперед садись! Толик, отвези этого шалопая. Может, совесть его проснется. Может, будет стариков чаще навещать. Вам, молодым, даже не понять, почему мы по вас скучаем.
— Куда едем, командир? — спросил водитель Толик.
Пузырь с удовольствием отметил, что Толик его, видимо, совершенно не знает. Да и старуха, по всему видать, не местная.
— Братан, ты город хорошо знаешь? — спросил Пузырь, усаживаясь рядом.
— С какой это дури? — удивился Толик. — Ты номера мои не заметил? Мы в Москву едем. Сеструху проведывать.
— Дуру малолетнюю! — вставила недовольная старуха. — Моя блядовитая дочка наплодила кучу ребятишек, и все трехнутые! От разных отцов! А мы теперь катаемся за ними. С утра тут сижу! А у Тольки даже музыки в машине нету!
— Помолчи, бабуля, — застонал Толик. — Старик, ты дорогу покажешь?
— Не будем к дому подъезжать, — решил осторожный Пузырь. — Я тут только по прямой. Ты езжай, а потом скажу, где остановиться.
— Стариков надо каждый день проведывать! — заявила старуха. — Потому что у нас, кроме вас, родных внуков и детей, никого в мире не осталось. Ни друзей, ни знакомцев. И дела никакого стоящего нету! Вот от ненужности старики-то и мрут. Если бы вы чаще наведывались, в дела бы свои запутывали, то и мы бы дольше жили.
— Зачем? — прямо спросил Пузырь. И про себя подумал, что уж в свои-то дела ни за что не стал бы стариков впутывать.
— Как это — зачем? Что — зачем? — поразилась старушка. — Жить нам зачем? Ты что сказал?
— Да, жить вам зачем? Ни радости, ни гадости… Одни болезни и стоны.
— Много ты радости видел, молокосос! — обрушилась на него резвая бабулька. — Чего это ты мои удовольствия считаешь? Я уж сама как-нибудь решу, сколько мне жить и когда помирать! Может, у меня радости и сейчас больше, чем у тебя за всю твою непутевую жизнь?
— А с внучкой что случилось? — перевел тему Пузырь. — Зачем едете?
— Как это — что случилось? — еще больше воодушевилась старушка. — Что может случиться с девкой, если она не учится в училище, а шлендает по общаге с парнями? Ты что, сам не понимаешь, чем это кончается?
— Заболела, что ли? — удивился Пузырь.
— Тьфу, тьфу, тьфу! — испугался Толик.
— Ты что сказал? — Бабулька отодвинула корзины и наклонилась к Пузырю. — Ты чего тут каркаешь? Я тебе за такие слова…
— А что я такого сказал? — пожал плечами Пузырь. — Всяко бывает. Вы же сами и говорили. Я только спросил.
— Может, ты и сам болезный, — старушка зловеще усмехнулась, открыв пластмассовые белые зубы, — а у нас в роду никто! Никогда!.. Срамных болезней не было! Дураки были! Всегда. А этого… Толик! Останови машину! Высади его, проклятущего! Может, он заразный какой! Потом не отмоешься. А мы к младенцу едем. Нечего нам заразой дышать! Гони его, гони! Подхватишь тут с ним. Стой, Толька! Кому говорю?
— Остановись, — попросил Пузырь. — Я уже почти приехал.
— Ну, старик, извини, что так, — ухмыльнулся Толик. — Бабка у нас…
— Отличная у тебя бабка! С такой не пропадешь! — Пузырь, вылезая, обернулся к ней и сказал: — Счастливого пути, мамаша! Здоровья вам небывалого! Удовольствий побольше и почаще! Старика не обижайте!
— Ты мне зубы не заговаривай, — старуха протянула руку, — ты деньги за проезд плати!
— Так они же заразные? — засмеялся Пузырь, доставая бумажник.
— Ничего, я их утюгом проглажу. Для дезинфекции.
Пузырь протянул сотенную:
— Столько хватит?
— Мы милостыню не принимаем, — гордо заявила старуха. — Толька, у тебя сдача есть?
— А сколько надо? — Толька посмотрел на бабушку через центральное зеркало.
— Рубликов восемьдесят. Или семьдесят, — глядя на Пузыря, поправилась жадная старуха.
— Оставьте. На подарок для малыша, — Пузырь хлопнул дверцей и зашагал в переулок.
— Как знаешь! — крикнула ему вслед бабушка.
Машина уехала, и стало тихо.
Сонная вечерняя улица прямиком тянулась до самого горизонта, до едва светлеющей закатной полоски. В ветвях старых лип вокруг редких фонарей клубились мошки.
В небогатых деревенских домах редко где еще светились окна.
Вдалеке мелькнул одинокий торопливый прохожий.
— А всего-то половина десятого, — отметил Пузырь. — Напились мои дорогие земляки небось и уже дрыхнут. Как в мирное время.
Калитка родительского дома, как всегда, распахнута настежь.
Николай прошел под жасминовыми кустами, поднялся по шатким ступенькам крыльца, постучал в оконце:
— Ма, это я! Отворяй!
Раздалось шарканье старых башмаков, мама выглянула, улыбнулась.
— Кушать будешь? — вместо приветствия спросила она.
— Давай, — Николай прошел в дом.
Отец дремал на диване перед работающим телевизором.
