— Значит, если я буду ходатайствовать об изменении меры пресечения, вы станете возражать? — все-таки справился Гордеев.
— Категорически!
Н-да, Юсуфов, как всегда, на коне и рвется в бой, констатировал Юрий Петрович, дым из ноздрей, пар из ушей. А подследственный оказался не боец. Совсем даже не боец.
Он вошел в комнату для свиданий измученный, с затравленным взглядом человека, ждущего подвоха в любой момент и с любой стороны. Казалось, он осознал, что обречен и практически смирился, желая только, чтобы все поскорее закончилось. Он вплотную приблизился к Гордееву, протянул руку:
— Попков. — И тут же поспешно спрятал за спину, видимо опасаясь, что ответного жеста не последует, ощупал табурет, неловко уселся на самый краешек. — Извините, разбил очки в камере и теперь слеп как крот.
— Гордеев. Юрий Петрович. Я буду вас защищать.
— Вы будете меня защищать… Да, жена передала, что нашла адвоката… — Попков вдруг горько расхохотался, мелко задрожали обвисшие складки кожи на его щеках и шее. Пожалуй, до ареста он весил за центнер, подумал Гордеев, а за два месяца в СИЗО похудел килограммов, наверное, на двадцать. — Вы любите проигрывать дела?
— Нет. Не люблю.
— Тогда откажитесь, пока не поздно. Что вы сможете для меня сделать? Добьетесь смягчения приговора? Дадут мне, допустим, не десять лет, а пять, думаете, это что-то изменит?
— То есть вы уверены, что вас осудят? Вы признали себя виновным, подписали признание?
— Нет, но это тоже ничего не меняет. Вы уже поговорили со следователем? Он, например, не сомневается, что я и брал, и злоупотреблял, и вероятность того, что у судей сложится иное мнение, катастрофически стремится к нулю.
— А вы не брали и не злоупотребляли?
— Нет, но это только мое слово, которому с некоторых пор доверия нет.
— Значит, так, Виталий Евгеньевич, если вы действительно не брали и не злоупотребляли, как вы выражаетесь, и если вы не мазохист, жаждущий наказания за несовершенное преступление, давайте прекратим эти упаднические настроения и начнем работать. Рассказывайте все в подробностях с фамилиями и датами, какие именно факты злоупотреблений вам инкриминируют и почему не удалось даже поколебать уверенность Юсуфова.
— Честно говоря, я уже устал бесконечно повторять одно и то же…
— Одним разом больше, одним меньше, на бесконечное число это не повлияет, так?
— Вы правы, — улыбнулся Попков. — У вас с собой случайно нет шахмат? Извилины, знаете ли, стремительно распрямляются без работы, нужна хоть какая-то нагрузка, а вы, мне кажется, могли бы быть вполне достойным противником.
— Вряд ли, — усмехнулся Гордеев, — играю я неважнецки, но шахматы в следующий раз принесу. А пока давайте все-таки вернемся к нашим баранам.
— Давайте. Собственно, баран у нас один — это я. Баран на заклание. Если вы не против, я буду о себе в третьем лице, мне так проще, предпочитаю, знаете ли, отстраниться, дистанцироваться от проблемы, тогда она лучше видится.
— Да хоть во втором, мне все равно, — простонал Гордеев. Ну и семейка! Кого хочешь, доведут до белого каления.
— Хорошо, — Виталий Евгеньевич поудобнее устроился на жестком табурете и прикрыл глаза. — Итак, однажды, а именно 6 июля сего года, в самом конце рабочего дня к замминистра финансов Попкову прибежала совершенно взмыленная секретарь-референт первого зама Усатова Галина Трофимовна и попросила подписать одно распоряжение. Попков, прежде чем подписать, естественно, распоряжение прочел. Речь шла о предоставлении отсрочки по платежам в бюджет для компании «Русьнефть». Ничего особо выдающегося в тексте не было, такие распоряжения выдаются министерством регулярно самым разнообразным фирмам по* предоставлении соответствующих обоснований, естественно. Под документом была пропечатана фамилия первого замминистра Вюнша, который, наверное, подписал бы сам, но его в данный момент не было в Москве. И Попков подмахнул, поставил, разумеется, «косую» перед «первый заместитель министра финансов…» и подмахнул. Бумага ведь готовилась для Вюнша, а Вюншу на подпись «сырые» бумаги не носят. Да и Галина Трофимовна, секретарь более чем опытный, проработала в министерстве не один десяток лет, еще со времен СССР, знала всю кухню и не бегала бы, не будь в том реальной нужды. Потому Попков даже и думать забыл о той бумажке, и у Вюнша не поинтересовался, все ли правильно сделал. А через неделю Попкова арестовали, и уже следователь популярно объяснил ему, что никаких обоснований компания «Русьнефть» в министерство не предоставила, а значит, права претендовать на отсрочку по бюджетным платежам не имела, а на банковском счету у Попкова вдруг появились десять тысяч долларов. То есть налицо получение должностным лицом лично или через посредника взятки в виде денег за действия в пользу взяткодателя или представляемых им лиц, входящие в служебные полномочия должностного лица. Плюс эти действия совершены лицом, занимающим государственную должность Российской Федерации. Попков пытался объяснить следователю, что, хоть и обладал правом подписи столь важных документов, делал это крайне редко и только в том случае, если первый замминистра отсутствовал, а документы были якобы чрезвычайно срочными. Пытался доказать, что о деньгах ничего не знал и если и виновен в чем-то, то только в халатности: поверил в опытность секретаря и не проверил все исходные бумаги сам. Требовал очную ставку с взяткодателем или хотя бы с Усатовой. Но слышал в ответ только одно: все вы, чиновники, воры и взяточники, и если уж вас поймали на горячем, имейте мужество признаться. Будь Попков человеком посторонним, незаинтересованным, он бы, разумеется, непримиримость следователя понял и даже оценил бы по достоинству: в России с тринадцатого века, фактически с самых истоков чиновничества, оно, это чиновничество, беззастенчиво мздоимствует, и пора, наконец, объявить войну коррупции как явлению. Но в данном конкретном случае Попков посторонним не был и потому так и не смог понять, почему первым в этой войне должен пострадать именно он? Прецедента ведь создавать не требуется, прецеденты осуждения и даже казней взяточников были. Неужели идет реальная война, и тот, на кого пало малейшее подозрение, уже обречен, и только искренняя помощь следствию в виде доноса на своих товарищей и коллег способна облегчить его участь?..
Он потер глаза и прищурился на Гордеева:
— Кажется, я немного увлекся, Юрий Петрович. Собственно, это все.
— Юсуфов действительно предлагал вам доносить на коллег? — изумился Гордеев.
— Представьте себе. Причем, даже не в рамках этого дела. Группа взяточников — это всегда хуже, чем взяточник-одиночка, это совершенно другой срок, и Юсуфов понимал, что я это понимаю. Но он недвусмысленно намекнул, что за Минфин Генпрокуратура взялась серьезно и возбуждение новых дел, простите за каламбур, дело ближайших если не дней, то недель. И мои сведения, пусть даже неофициальные, будут оценены по достоинству.
— А вы?
— Естественно, я отказался. Чем еще более усугубил свое положение. Теперь уже Юсуфов точно не сомневается, что я первостатейный негодяй, покрывающий таких же негодяев.
