— Там такая каша была, — говорил один из пришедших, и Леониду его голос казался знакомым. — Менты понаехали — давай в наших пацанов палить, не разобрались, суки, что к чему, ОМОН гребаный… Ну а потом все там загорелось с какого-то хрена. Кто поджег, зачем — ничего не понятно. Наши там потом толкались, слушали, что следователи говорят. Вроде как опознали Лешки Остроумова сестру и его зятя — этих сразу, видать, достало, даже и не просыпались — где спали, там и подохли. И вроде как сам Остроумов — точно, говорят, только эксперты установить могут, а так вроде по всему — он. И все толковали, что одного из братьев не хватает. А какого — хрен их там разберет. Они у них все бугаи здоровенные. Одинаковые. Я со старшим-то с ихним, с Володькой, срок мотал — дак он амбал, я тебе доложу!
— Хрен бы с ним, с этим Володькой. Ты давай про дело, — снова подал голос второй — видать, тот самый крендель.
— А чего там трепаться! Если тот, который свалил, и деньги с собой прихватил — это я тебе доложу!
— В смысле?
— Там бабок знаешь сколько было? Два лимона «зеленью»!
Второй присвистнул:
— Вот оно почему все на ушах-то стоят: А мне и ни к чему…
Надо же, машинально подумал Леонид, неужели в мешке такие огромные деньжищи?! А вроде и небольшой мешок. Так, торбочка… Надо «зелень» посчитать будет…
— Да, хорошо бы такого цыпленочка чикнуть ножичком, — нервно рассмеялся второй. — Ну а я-то при чем? Зачем ты мне все это лепишь?
За стенкой повисла какая-то нехорошая, тревожная пауза. Сейчас небось морду кренделю бить начнут… Но все обошлось без мордобоя, одними словами…
— Ты чего это? Решил, что тебя на курорт определили? А шеф ведь так и высчитал с самого начала: если, мол, что — будете Остроумова на Надьке ловить. Так что не хрен тебе тут на халяву шашни крутить.
Снова пауза.
— Ну ладно, — вздохнув, сказал «крендель». — Как отрабатывать-то?
— А вот это уже разговор. Мы думаем, что этот Остроумов — ну, тот, который с деньгами-то подорвал, он вполне может сюда заявиться, к твоей Надежде. Так что смотри в оба! И сучку эту прощупай как следует — может, ей Остроумов весточку какую подал… Да не дрейфь ты! Тебе делать ничего не надо — только наводи. Милицию сегодня-завтра уже зарядим по всей дороге, аж да Москвы. Только не бешеный этот ОМОН, а нашу милицию, прикормленную.
Они еще говорили о чем-то, но дальше было уже не так интересно. Это же надо! Вчера еще только сидел на своем крыльце, птичек слушал — и на тебе, как в кино какое страшное попал… И главное, чем дальше, тем страшнее.
Теперь ему надо было во что бы то ни стало вывести из игры Надеждиного «кренделя».
И тут ему повезло еще раз — удалось обойтись без смертоубийства, к чему у Леонида ну никак не лежала душа. Оставшись один, «крендель», решивший, видать, выколачивать из Надежды информацию с помощью сексуального ее ублажения, снял штаны и полез в ванну — принять душ. И тогда Леня, не долго раздумывая, запер его в ванной на шпингалет, что был снаружи. Это была гениальная выдумка, потому что, сколько потом ни колотился «крендель», сколько ни вопил: «Надька, сука, открой!» — но так ничего сделать и не смог, сидел там до вечера, пока Надежда, встретившаяся с Леонидом недалеко от вокзала, не вручила ему билет до Екатеринбурга, лежащий в кренделевском паспорте. Леонид заглянул в него — ничего, мордастый малый.
— Ты что считаешь, похож? — спросил Леонид у Надежды, собираясь рассказать ей о том, как он недавно обошелся с владельцем этого паспорта.
— Если шибко не приглядываться, — засмеялась она. Но когда Леонид рассказал ей о подслушанном разговоре, смеяться кончила. — Однако озадачил ты меня, деверь… Эти ребята шутить не любят…
На прощание обняла его, заплакала:
— Алешу жалко… Хоть ты береги себя, Остроумов. — Достала несколько сотенных купюр: — На-ка вот тебе малость, а то у тебя нормальных-то денег совсем нету…
И была она сейчас никакая не намалеванная красавица, а обычная русская бабенка — симпатичная, сердечная, несчастливая в личной жизни…
Он, видно, успел проскочить до того, как начали действовать Алешкины враги — без проблем вылез в Екатеринбурге, бывшем Свердловске, без проблем добрался до аэропорта — паспорт у него брали, разглядывали, а на него самого при этом почему-то особо не смотрели. Так что мало-помалу он совсем перестал волноваться по этому поводу.
Самолет — замкнутая со всех сторон гудящая труба — ему не понравился, как не понравилась и вся его нынешняя новая жизнь — бесприютная, ни к чему не привязанная, делавшая его совсем никому не нужным. В Москве он вообще все делал как бы через силу — ходил по людным улицам, толкался в каких-то противных харчевнях, где было много пьяных мужиков, таких же противных, как в леспромхозе, а может, и еще противнее, дышал чужим дыханием в метро. Но, как ни странно, везение его продолжалось и здесь. Во-первых, судя по всему, преследователи наглухо потеряли его из вида. Во-вторых, на вокзале, где ему несколько раз пришлось заночевать, у него не сперли его заветный мешок. Ну а главное его везение называлось Соня Егорова, Софья Михайловна.
…Он набрал номер телефона, который дала ему Надежда, и, услышав мягкий женский голос, попросил позвать Егорову.
— Это я, Егорова, — сказал все тот же милый женский голос. — Слушаю вас. Что у вас за вопрос?
Он начал мяться, не зная, как объяснить ей все толком, но едва упомянул имя Надежды, как она, видно догадавшись обо всем, что надо, по его меканью, спросила, умница:
— Вы с Урала? Из Нижних Болот? Я в курсе дела… — и сказала вдруг совсем непонятное: — Вы, наверно, хотите встретиться, Анна Ивановна? Давайте договоримся так…
Но он, человек из тихой глубинки, где ни к чему были бы такие вот премудрости, конечно же, не понял, что говорит она для кого-то, кто может слышать ее там, в банке, воскликнул с недоумением:
— Да погодите же вы, Софья Михайловна! Никакая я не Анна Ивановна! Я Остроумов…
Но она снова поспешно перебила его:
— Да-да, конечно, Анна Ивановна, я в курсе, я же сказала…
В назначенное время рядом с ним на скамейку опустилась молодая, по-московски интересная женщина — аккуратненькая, чистенькая, женственная. Такую, понятное дело, на танцах лапать не начнешь… Села, свободно закинула ногу на ногу, достала сигарету и вдруг спросила у него, поймав неодобрительный взгляд:
— Ну, так это вы и есть Остроумов? — и, когда Леонид ошеломленно кивнул, добавила: — Похожи на брата, похожи. — И весело посмотрела на него замечательно темными, похожими на вишни глазами: — А я, как вы понимаете, Егорова.
Она вовсе не была похожа на птичку, разве только глазами, но стоило ему еще раз увидеть эти темные веселые глаза, как сердце сразу ухнуло куда-то вниз: она!
— Вы знаете, что вас ищут? — спросила она, не поворачивая к нему головы — сидела, будто и впрямь случайная прохожая на случайно подвернувшейся скамеечке.
