— Да-а, лучшего, лучшего я был о вас мнения, Леонид Александрович! Грязнов укоризненно покачал головой. — Вы почему-то все сводите к деньгам. Так вот, я вам скажу: Алексей Остроумов будет обезврежен и наказан по всей строгости закона. Это говорю вам я, и не просто как случайный ваш собеседник, а как должностное лицо, обладающее довольно-таки серьезными полномочиями…
— Ну хорошо, хорошо. Ответьте мне только: где он, Алексей? Уж мое-то желание увидеться с родным братом, который столько лет числился в покойниках, вы, надеюсь, не сочтете безнравственным?
— Нет, не сочту, — сухо ответил Вячеслав Иванович. — Не надо из меня делать бесчувственное чудовище. Но ставлю вас в известность: я считаю, вместе с извечными нашими классиками, что вор, то бишь преступник, должен сидеть в тюрьме! А что касается его местонахождения — уверен, что, может быть, всего час назад он находился в этой вот квартире. Но, будучи человеком опытным, заблаговременно скрылся. Для него главное было — убедить вас в существовании коллекции, что он и сделал. Теперь, думаю, он ожидает от вас ответного хода…
— Кто бы ни затеял все это, — вскинул голову Остроумов, — он совершил небольшую ошибку. Он забыл, что меня интересуют птицы как таковые, а не книги о них. Книги о птицах мне нужны постольку-поскольку… Что же касается моего брата, то я хочу всего лишь одного: чтобы о нем не судили раньше времени… Кстати, об этих ваших так называемых классиках и об этом, так полюбившемся всем вашим чинам афоризме. Посмотрите, сколько под этим девизом народа уже законопачено в тюрьмы! Весь мир знает об этом позорище, нигде ничего подобного нет! И что — от этого кому-то стало лучше? Государству? Гражданам? Оступившимся людям?
— Ну, этот риторический вопрос мы с вами, надеюсь, обсуждать не будем, — усмехнулся генерал недобро. — Только скажите мне: если вы не интересуетесь книгами — чего ж вы прилетели-то?
— Я вправду хотел познакомиться с Красновым, — устало сказал Леонид. Такие люди — редкость. Во всяком случае, мы сразу нашли бы общий язык. Вот вы сказали, что старик серьезно болен. Надеюсь, не будет ничего криминального в том, что я постараюсь помочь ему по-своему? Думаю, я мог бы профинансировать его лечение в лучшей швейцарской клинике…
Генерал ничего не ответил гостю, повернулся к племяннику:
— Денис, сходи, пожалуйста, приведи сюда молодую Никонову. Марина Ивановна Никонова — невеста вашего брата, — пояснил он Остроумову.
Когда молодая женщина вошла в соседскую квартиру, она едва не грохнулась в обморок при виде разгрома, царящего в этом всегда тихом, уютном гнезде старого книголюба. Ошарашенно глядя на разор, на поломанную мебель, на страшных вооруженных мужчин в масках, она стояла, как вкопанная, не решаясь сделать шаг в комнату, и молчала.
— Вот, Марина Ивановна, познакомьтесь, — вывел ее из ступора генерал Грязнов. — Прошу любить и жаловать, Леонид Александрович Остроумов. Лично прибыл в Москву, чтобы помочь вашему жениху бежать. Может быть, вы сумеете убедить его в бесполезности этого благого начинания?
— Почему вы разговариваете со мной в таком глумливом тоне? — с ледяной вежливостью спросила Марина. — И кто дал вам право на такие иезуитские приемчики?! Почему я должна быть на вашей стороне? Да, я люблю Алешу, и никто, слышите, никто меня не убедит в том, что это — плохой человек!
— Ишь ты! — с некоторым даже восхищением сказал Грязнов. — Какие тексты! Сразу журналистку видно! Не забывайтесь, дорогая Марина Ивановна, чуть ли не ласково продолжил он. — Я ведь никого пока ни в чем не обвиняю, я просто хочу предостеречь вас от необдуманных действий. Помогая преступнику, вы тем самым автоматически становитесь его соучастницей. А учитывая весьма колоритную биографию вашего возлюбленного, могу вам предсказать, что вы не отделаетесь годом условно или еще каким-нибудь наказанием в этом же роде, а получите на всю катушку. Мне бы очень не хотелось, чтобы вы сломали свою судьбу, Марина Ивановна, честное слово.
Женщина с удрученным видом покачала головой.
— Какая ужасная страна! Ничего в ней не меняется веками! Ведь, кажется, даже в Конституции уже записано право не давать показания против близких людей. Так нет же! И вы ведь, наверно, еще не самый худший представитель этой дьявольской системы… — Она помрачнела. — Знаете… я плевала на эту вашу политику кнута и пряника. И не отступлюсь от Алеши! Она демонстративно повернулась к свободно сидящему в кресле широкоплечему незнакомцу, в лице которого ее любящий глаз тут же отыскал фамильные черты. — Очень рада с вами познакомиться, Леонид Александрович. Леша мне много о вас рассказывал. Знаете, я потом поняла: он сперва и мысли не имел сближаться со мной… ему нужна была коллекция. Но потом… Так вышло, Леонид Александрович, и я этому рада…
— Вот видите, — вставил Грязнов, — он всего лишь использовал вас, и где у вас гарантия, что он не продолжит в том же духе? А слова… Слова, как говорится, к делу не подошьешь! — Заметив в ее глазах яростные молнии, генерал улыбнулся. — Да не смотрите вы на меня так, Марина Ивановна, не враг я вам, не враг… А Алексей Остроумов, увы, опасный преступник, и не забывайте об этом ни на минуту!
— Я ведь, кажется, уже сказала вам…
— Эх, Марина Ивановна, Марина Ивановна, наивный вы человек! Как вы думаете, сколько стоит коллекция… м-м… вашего отца, которая, скорее всего, достанется по наследству именно вам? — невинным голосом осведомился генерал.
Марина побледнела.
— Oт… откуда вы знаете… ну, что Антон Григорьевич… Что он — мой отец? — с трудом выдавила она.
— Эх, дорогой товарищ журналист! Я ведь как-никак возглавляю не овощебазу, а столичный уголовный розыск! Так что выяснить такую мелочь для меня особого труда не составило. Итак?
— Я не знаю… Ничего этого я не знаю! Меня не волнуют деньги! И потом, что вы хороните Антона Григорьевича раньше времени?!
— А я вот знаю! Знаю, что не мешает мне желать вашему отцу прожить еще сто лет! И все же я бы на вашем месте поинтересовался стоимостью наследства — хотя бы для того, чтобы понять, каким объектом притяжения всяких криминальных сил она может являться… — Произнеся эти слова, Грязнов выразительно посмотрел на Леонида Александровича. — Молчите? Хорошо, я назову вам примерную сумму. Мы уже справлялись у специалистов. Только коллекция принадлежащих Антону Григорьевичу книг тянет примерно на восемьсот тысяч долларов. А ведь тут еще и картины, и какие картины! Впечатляет, не правда ли, Марина Ивановна? И вот вы готовы… — Он предупреждающе вскинул руку, прося ее помолчать. — И вы готовы пожертвовать всем этим, включая покой и счастье вашего отца, ради какого-то уголовника?! Прошу вас, Марина Ивановна, подумайте как следует! Потом ведь пожалеете, но будет поздно! — Заметив неприязненный, словно застывший, взгляд женщины, генерал в сердцах выпалил: — И дался же вам, черт побери, этот Алексей!
— Я не вижу ничего зазорного в том, что преданность женщины… Леонид Александрович начал фразу, но не закончил ее, решительно поднялся с кресла. — Знаете, это похоже на разговор слепого с глухонемым. Я, пожалуй, пойду отсюда, если вы не возражаете.
