— Его очередь дежурить! Я на вторую ночь не останусь!
— Куда ты денешься! — злорадствовал Самохин. — Тренируй сообразительность! Решай кроссворды!
— Собака ты страшная! — кинулся к нему Щербак.
— Да вы совсем ополоумели, что ли?! — остановил потасовку Денис. — Ты потом вернешься сюда и сменишь его, понял? — сказал он Самохину.
— Понял? — развеселился Щербак.
— А куда же мы едем? — удивился Самохин. — Не на новый объект?
— Нет, в морг. — Грязнов шагнул на улицу.
— О, тогда я согласен подежурить! — засмеялся Щербак. — Пусть там и остается!
— Типун тебе на язык. А что ж мне там делать?
— Помирать! — радовался товарищ Коля.
— Замолкни ты!
— Так, кончайте базар! Времени нет! Поехали!
Грязнов и Самохин вышли из банка и сели в машину Турецкого. Следователь занимал переднее сиденье.
— Наше почтеньице, Александр Борисович. — Самохин протянул Турецкому руку.
— Здоровеньки булы! — весело сказал следователь.
— Что, самокатчика того уделали? — спросил Коля. — Чтоб его разорвало!
— Его именно разорвало, дружище! Как ты и хотел! — засмеялся Турецкий. — Поехали.
Машина подъехала к зданию анатомички через полчаса. Во дворе было темно, старое здание с мертвыми, заделанными изнутри окнами смотрелось жутковато.
— Я предупреждаю, — сказал Самохин, вылезая из машины, — я мертвяков ужас как опасаюсь.
— Не бойся, мы с тобой! — бодро произнес Турецкий. — Да тебе на целого мертвеца и смотреть не понадобится. Только на голову.
— Как это? — Самохин остановился. — Не, я так это… не узнаю. Мне необходим, как его… цельный образ.
Грязнов и Турецкий расхохотались.
— Ты всю жизнь хочешь в этом обменнике просидеть? — спросил Денис.
— Не, не хочу!
— Ну, тогда вперед! — Грязнов ударил Самохина по плечу.
— Чего не сделаешь ради карьеры! — вздохнул Коля. И опять рассмешил Турецкого и Грязнова.
В морге был праздничный ужин. Провожали на пенсию одного из старейших специалистов. Когда Турецкий и компания вошли в прозекторскую, как раз произносился тост за виновника торжества. Жизнерадостные патологоанатомы собрались вокруг одного из железных столов-каталок, на котором и был накрыт ужин. Некоторые были в рабочей одежде — серые халаты и такие же колпаки, некоторые в цивильном платье.
— Наш дорогой пенсионер за свою долгую и блистательную, как скальпель, карьеру перерезал столько людей, сколько другие-прочие и бифштексов не резали. Если бы все надрезы, которые сделал юбиляр за свою жизнь, вытянуть в одну линию, то она бы, я думаю, достигла поверхности Луны!
Грязнов посмотрел на Самохина и толкнул локтем Турецкого: мол, посмотри. Следователь посмотрел на Колю и усмехнулся.
Самохин шел на ватных ногах, стараясь не смотреть по сторонам и даже не дышать пропитанным формалином воздухом.
К Турецкому подошла женщина в зеленом фартуке. В одной руке она держала окурок, а в другой помидор на вилке.
— На голову привели посмотреть, Александр Борисович? — сказала она удивительно хриплым, осипшим голосом.
— Да, Машенька, покажите ее, вот, молодому человеку.
— Пройдемте. — Женщина пошла вперед.
Самохин, увидев помидор на вилке врача, совсем
поплыл, пришлось его поддерживать под локти, чуть не нести.
— Это кто ж у вас такой чувствительный? — прохрипела женщина. — Родственник, что ли?
— Да нет, Маша, это работник охраны. Почти милиционер.
— Ц-ц-ц, — процокала языком женщина, — какие нынче менты пошли хилые… У нас только родственники в обморок бухаются, да и то не все. Вон, по телевизору каждый день еще хуже показывают…
— И не говори, — сокрушенно покивал Турецкий, — все меняется, все приходит в упадок…
— Да, Александр Борисович, — женщина, видимо, поговорить любила, а собеседников у нее в морге было мало, — все деградирует! Такую страну развалили!
Они вошли в одну из комнат.
— Вот она. — Маша указала на стол, на котором лежала голова мотоциклиста. Освобожденная от шлема, срезанная с шеи почти под корень и покрытая светлыми, курчавыми волосами, она была похожа на капустный качан.
— Он или нет? — спросил Турецкий Самохина.
— Что-то я не признаю, — слабым голосом сказал Коля.
— А так? — Маша, недолго думая, подняла голову за волосы. Теперь она была похожа на голову Медузы Горгоны.
Самохин рухнул как подкошенный. Грязнов еле успел подхватить его под руки.
— Малахольный какой-то, — сказала Маша. — Александр Борисович, а второй сегодняшний, с огнестрельными, тоже ваш? Артур который?
— Мой? Ну, можно и так сказать, — усмехнулся Турецкий.
— Ваши помощники у него в кармане пиджака телефон оставили. Включенный. Так что я с его знакомой имела неприятную беседу…
— Где телефон? — спросил Турецкий.
— Вот. Не успела отнести, — немного обиженно сказала Маша и протянула трубку следователю.
— Кто с вами разговаривал? Женщина? — Турецкий спрятал трубку в карман.
— Да. Очень резко разговаривала. Тон такой, какой у жен бывает.
— Понятно. Я отдам трубу нашим технарям. Они вытащат из памяти номера, по которым Арбитр звонил перед смертью.
Тем временем Самохин пришел в себя.
— Ну что, еще раз посмотришь? — спросил Грязнов.
— Не. Он это. Точно, сто процентов. Я его рож… лицо вовек не забуду. Особенно после сегодняшнего.
— Все ясно. Пошли. Завтра после смены ко мне в прокуратуру. Помнишь куда?
— Конечно. Целую неделю туда ходил. Фотоморду составлял. — Самохин явно повеселел, оставляя морг.
Правда, когда проходили мимо стола, за которым выпивали и закусывали, Коля опять немного побледнел, но устоял на ногах.
— Ну так вот. Завтра придешь и подпишешь протокол опознания.
Они вышли из здания морга.
— Ты сейчас куда? — спросил Турецкий Грязнова.
— Мне бы в банк, — влез Самохин, делая вид, что не понимает, к кому обратился следователь.
— Автобус за углом. До метро три остановки, шагом марш, — сказал Турецкий.
Коля вздохнул и понуро поплелся прочь.
— Повторяю вопрос: ты куда едешь?
— Да надо бы Калинина навестить. А то с такими ускорениями, я думаю, санкция будет раньше получена.
— Не исключено. И ты, значит, предлагаешь мне, старшему советнику юстиции, подвезти тебя к дому, куда ты собираешься незаконно проникнуть?
