20
Когда я приехал на Каширское шоссе, было без пятнадцати десять. Я остановил машину за два километра от назначенного места, рядом с небольшой рощицей, там, где были все наши. Меня встретил Володя Демидов.
— Как видишь, спрятаться действительно негде. — Он показал рукой на открытое поле, заросшее травой.
— Может, в траве? — предположил я.
— Как назло, недавно скосили. Тут рядом животноводческая ферма, кормов не хватает, вот они и косят траву…
— Давай-ка проедем мимо, посмотрим поближе, — предложил я.
— Давай, — без особого энтузиазма согласился Демидов.
Мы сели в машину и поехали.
— Вон та покрышка, — Володя чуть притормозил возле нее, — близко от дороги, поэтому я думаю, он просто остановится, заберет деньги и быстренько уедет.
— Да, спрятаться тут действительно негде. Но в конце концов, это нам особенно и не надо. Главное — не упустить машину. И незаметно сесть ей на хвост.
Проехав еще километра полтора, Демидов развернул машину и поехал обратно.
Без пятнадцати десять мы снялись с места и по проселочной дороге направились к ближайшей деревушке. Оттуда при помощи сильного бинокля можно было наблюдать за происходящим.
Ровно в десять появилась машина Вероники Бри-твиной. Женщина вышла с небольшим свертком в руках, положила его в покрышку и сразу же уехала. Теперь оставалось только ждать.
Сгущались сумерки, и даже в бинокль трудно было разглядеть происходящее. Впрочем, похититель не заставил себя долго ждать. Спустя пятнадцать минут подъехали старенькие «Жигули», из них вылез человек, метнулся к покрышке, взял сверток и быстро уехал.
— Точно непрофессионал, — констатировал Демидов, наблюдая за его действиями в бинокль, — надо было подъехать ночью, когда вообще ничего не видно.
— Тогда уж лучше подползти по траве.
— Или так, — согласился Володя.
Мы особенно не торопились, по шоссе с противоположной стороны к машине похитителя уже спешили сотрудники «Глории». Они должны были записать номер машины (в бинокль его видно не было), а потом сесть на хвост. Поэтому мы с Демидовым сели в машину и не торопясь поехали к шоссе.
— Если завернет, то мы увидим, как он проедет. — Володя не успел договорить, тут же мимо нас по Каширке промчались «Жигули» похитителя.
— Ого! Вон как жмет!
— Торопится денежки пересчитать.
Вслед за «Жигулями» пронеслась машина «Глории».
— Сейчас я пробью номер машины по нашей базе данных, — сказал Демидов, который успел записать номер «Жигулей». Рацией мы на всякий случай не пользовались.
Спустя несколько минут Володя показал мне экран своего ноутбука. На нем было написано: «Автомашина «ВАЗ», государственный номерной знак щ752ло 77РУС. Владелец Пореченков Анатолий Геннадьевич».
— Хм… — удивился я, — не думал, что все будет так просто. Он что же, даже не догадался машину другую взять?
— Ох, Денис, не нравится мне это!
— Почему?
— Слишком уж все топорно, непрофессионально. Так не бывает.
— Посмотрим, куда выведет… — сказал я, хотя разделял сомнения Володи.
Мы въехали в Москву, и я решил связаться с машиной, которая преследовала «Жигули» похитителя. Вероятность того, что он прослушивает эфир, казалась мне ничтожной.
— Ну как там?
— Находимся у Киевского вокзала. Судя по всему, он собирается выехать на Кутузовский проспект.
Демидов даже не удивился:
— Разумеется. Куда ж ему еще ехать? Домой собрался, на Большую Филевскую.
— Продолжаем преследование, — сказал я в рацию, — мы едем за вами.
Все получилось именно так, как сказал Володя Демидов. «Жигули» подъехали к невзрачному дому на Большой Филевской улице, водитель вышел и вошел в подъезд.
— Ну что, — спросил Володя, когда мы уже стояли рядом с его домом, — прямо сейчас будем брать?
Двое работников МУРа, которых мне выделил дядя, находились рядом.
— Ладно, пошли, — наконец решил я.
Мы поднялись на площадку, встали по сторонам двери (кстати, она казалась очень хлипкой). Я позвонил.
За дверью послышалось какое-то шуршанье, потом торопливые шаги.
— Кто там? — раздался испуганный голос.
— Мосгаз, — сказал я басом, — в доме протечка. Надо проверить.
Хозяин квартиры помолчал, потом мы услышали звук отпираемого замка. Едва дверь приоткрылась, мы ворвались в квартиру…
Когда Пореченков пришел в себя, мы от него только и слышали:
— Я не виноват! Я не похищал девочку! Это была шутка!
— Хорошая шуточка — двадцать тысяч баксов! — хмуро передразнивал Демидов.
Потом, когда Пореченкова допрашивали в МУРе, он рассказал, что его брат — сосед Бритвиных. Случайно узнав о том, что девочку похитили, он предложил Пореченкову попробовать получить с Бритви-ной деньги. Они почти не надеялись на успех, но все почти получилось.
Наш след оказался ложным. Теперь все надо было начинать сначала.
21
После амнистии Мотя Гладильщиков проболтался несколько недель в деревне, обдумывая, как жить дальше. Уехать просто так он не мог, не было паспорта. Ну не со справкой же об освобождении, в самом деле, ходить? Вот и пришлось ждать, пока восстановят старый.
Друзья говорили Моте:
Зачем тебе паспорт? Сделай новый да и мотай куда хочешь. Чистую ксиву тебе сделаем — ни судимости, никаких штампов. Только местная прописка
Но Мотя рассуждал иначе:
— Зачем новый? Все равно мое прошлое, как говорят, на морде моей написано. Что изменится от того, что я стану каким-нибудь Иваном Кузьминым? Воровать, что ли, перестану?
— При чем здесь это? — недоумевали друзья.
— Этот новый паспорт до первого задержания, — объяснял Мотя. — А что потом? Потом тут же выясняется, что никакой я не Иван Кузьмин, а самый что ни на есть Мотя Гладильщиков. Опять лишний срок…
— Ну это от тебя не уйдет! — смеялись друзья.
Мотя для виду сердился, но понимал, что они правы. Это была не первая его ходка и, скорее всего, не последняя…
Бросать воровать Мотя не собирался. Хоть за свою жизнь он не достиг высоких воровских званий и перепробовал немало профессий, однако именно воровство считал основным занятием. И не просто воровство, а квартирные кражи, в которых Мотя был профессионалом. Он знал устройство любого замка,
раньше на дело с одной женской заколкой-невидимкой ходил. А иногда вообще класс показывал: залезал в форточку — хоть на десятом этаже, демонстрируя чудеса ловкости. Мотиным фокусам мог бы позавидовать любой альпинист. Жаль только, проделывал все это он без публики — воровская профессия не терпит лишних наблюдателей. Так и оставался Мотя непризнанным гением.
