— Я не завидую Коновалову, — сказал Грязнов-старший.
— А я — Князеву, — добавил Федоскин.
— Почему? — спросил Турецкий.
— Он способен совершить убийство. И за него должен будет ответить перед законом: убийство есть убийство. Но кроме суда государственного есть и суд воровской, и, как на нем дело повернется, с ходу не предскажешь. При Коновалове-то сохранялся относительный порядок, который, правда, не хотели принимать отморозки, а при Князе пойдет полнейший раздрай. И вот тут уже Вячеславу Ивановичу будет полное раздолье, только успевай брать да сажать.
— Вашими бы устами, генерал, да мед пить, — вздохнул Грязнов.
Через два дня, ближе к вечеру, в апартаментах Князя раздался телефонный звонок.
— Слушаю. — Князь поднял трубку.
— Здравствуйте, Виктор Алексеевич.
— Привет… — помолчав, ответил Князь.
— Вас беспокоит незнакомый вам человек. Скажем так, ваш благожелатель. Нам необходимо встретиться.
— По какому вопросу? — Князь включил звук, чтобы послушал сидевший напротив Фома.
— Это вы узнаете при встрече.
— А вы намекните.
— Не могу, но говорю искренне, вопрос касается вас. Точнее, вашего будущего, как я понимаю.
— Но кто вы? — Князь посмотрел на Фому, а тот недоуменно пожал плечами.
— Повторяю, вы меня не знаете, а вот я вас — отлично.
— С незнакомыми мне я не якшаюсь, — сердито сказал Князь и хотел было бросить трубку, но заметил предупреждающий жест Фомы.
— Не надо спешить, Виктор Алексеевич. Я приоткрою. То, о чем я вам скажу и что передам, может, на мой взгляд, сильно облегчить вашу головную боль.
— На боли не жалуюсь! — возразил Князь.
— Хорошо, приоткрою еще. Вам известно, где и у кого был недавно Григорий Степанович?
— Известно, — снова приметив кивок Фомы, ответил Князь.
— А в связи с чем?
— В общих чертах.
— Ну так что скажете теперь?
— Хорошо. Где и когда встретимся?
— Если не затруднит, через пятнадцать минут. А где? Знаете мемориальный валун на Лубянке? Он ведь и к Григорию Степановичу имеет некоторое отношение. Вот и встретимся на скамеечке напротив. Это даже символично в какой-то степени.
— Заметано.
— Только… приходите один. Не бойтесь, вам ничто не угрожает. И захватите с собой деньги. Доллары. Тысяч этак двадцать пять, информация стоит того, вы сами убедитесь.
— Не многовато?
— Если вы посчитаете, что информация вам без надобности, я денег не возьму. До встречи…
— Надо пойти, — задумчиво сказал Князь Фоме. — Ты как полагаешь?
— Место уж больно… — криво усмехнулся Фома и почесал лысину.
— А что — место? Где-нибудь у Вечного огня, что, лучше? А он, этот тип, вишь ты, знает о прошлом Коновалова и в курсе того, что он был на допросе в Генеральной прокуратуре.
— Может, ФСБ?
— А кто их знает! Нынче ведь и бывшие бравые чекисты торгуют секретной информацией направо и налево. Видать, что-то у них имеется на папашу нашего ненаглядного. Опять же и бабки просит приличные… — Князь еще подумал и открыл кейс, плотно набитый пачками долларов.
Кротов заметил Князя, когда тот поднялся из подземного перехода. Был он, конечно, не один, но двое типичных братков, поднявшись следом, уселись на гранитный парапет и закурили, искоса поглядывая в сторону скамейки, на которой сидел Кротов. Засекли охрану и Сева с Филей, безуспешно пытавшиеся остановить левака в самом неудобном для остановки месте.
Князь подошел к скамье, внимательно посмотрел на Кротова и спросил:
— Не вы звонили?
— Я. Присаживайтесь, Виктор Алексеевич.
— А вас-то как звать?
— Без разницы. Вот поглядите мельком то, о чем я вам говорил. Это копия моих показаний на допросе в Генеральной прокуратуре. Запись с собственного магнитофона. А потом решайте: нужно это вам или нет. Если нет, я не обижусь.
— Посмотрим, — сказал Князь и взглянул в сторону своих охранников.
— Да не волнуйтесь вы, — насмешливо заметил Кротов, — их нейтрализовать пара пустяков. Но это совсем не входит в мои планы. Смотрите. — Он протянул Князю бумажную папку.
Князь кивнул, открывая ее и беря в руки пачку листков.
Перелистнув несколько страниц, заглянул в конец и закрыл папку.
— Хорошо. Я беру это. А здесь ровно двадцать пять тысяч, как вы просили. Вот, можете считать, если хотите, — сказал он, протягивая газетный сверток.
— Зачем? Я вам верю.
— Вопрос можно? — осведомился Князь, беря папку под мышку.
— Разумеется, но покороче, — ответил Кротов, оглядываясь.
— Вам-то какой резон?
— Личные мотивы. Плюс… Я стараюсь работать честно и не терплю в бизнесе, скажем так, лукавых партнеров. А Коновалов накрыл меня дважды. И прилично. Еще вопросы есть?
— Последний. В деле Гохрана лично вы понесли большие убытки?
— Более чем.
— Тогда мне все понятно, — удовлетворенно заметил Князь и поднялся.
Они расстались, вежливо улыбнувшись друг другу.
Братаны во главе с Князем подъехали к особняку Отца поздним вечером. Охрана, узнавшая гостей, немедленно открыла ворота. Три машины въехали во двор. Из них вышли сам Князь, Леня Новгородский, Жора Ростовский и с десяток братков.
— Предупрежу, — сказал старший охраны, доставая сотовик.
— Может, спит Отец. Прихворнул нынче что-то…
— Обойдется, — сказал Леня, забирая у него трубку. — Стойте тут, парни, и не рыпайтесь.
Охранники и не заметили, как их окружили вооруженные братки.
В дом вошли втроем.
Григорий Степанович лежал в гостиной на диване, укрытый пледом, и смотрел телевизор.
Жора, войдя, забрал у Отца пульт и выключил звук.
Князь швырнул поверх пледа папку:
— Гляди…
Коновалов потянулся за очками, раскрыл папку, перелистнул несколько страниц и отбросил ее на пол.
— Полная херня!
— Тогда где десять миллионов баксов? — сухо спросил Князь.
— Какие?! Ах ты об этих! — Коновалов презрительно ткнул пальцем в валяющуюся на полу папку. — В общаке, наверно.
— Проверено. Не поступали, — возразил Леня.
Самым страшным преступлением в воровском мире считается покушение на общественные деньги. Кража их карается смертью.
— Десять миллионов! — фыркнул Коновалов. — Надо же! Так я же их Малюте отдал, а он и положил в общак. Должен был положить, — поправил себя Коновалов.
