— Я слушаю тебя, Виктор, — сказал Отец.
— Это я пришел послушать тебя по твоему вызову, — возразил Князь.
— А ты, значит, не догадываешься, для чего я тебя вызвал?
— Я не думал об этом. Ты приказал, я приехал.
— Почему люди из регионов приезжали к тебе до меня? — задал вопрос Отец напрямую.
— Разве? — искренне удивился Князь. — Не знал. Но если это так, то вопрос относится не ко мне. И потом, ты мог спросить об этом любого из тех, кто приезжал к тебе.
— Чего ты добиваешься, Виктор? — помолчав, спросил Отец.
— Хорошо, — подумав, ответил Князь. — Скажу. Но скажу иносказательно. Ты видел в лесу, как молодая поросль обвивает старое дерево, погибает сама из-за густоты, но наиболее крепкие выживают, стремятся ввысь, вырастают и в конце концов закрывают своей листвой старое дерево от солнца? Дерево покрывается плесенью и медленно погибает.
— Понял тебя, Князь. Однако бывает и наоборот. Старое дерево находит в себе силы и побеждает.
— На время, — ответил Князь. — Рано или поздно история повторится, и тогда уже старое дерево не выживет. Вообще, каждому свое время, каждому свой срок.
— Ты считаешь, что подошел мой срок?
— Да, я так считаю, — твердо выговорил Князь.
— Лично ты можешь ошибиться…
— Это неважно, — отмахнулся Князь. — Придет другой.
— Но теперь-то ты на мое место метишь?
— Я отвечу известной поговоркой: «Плох тот солдат, который не стремится стать генералом!» Я из хороших солдат. Но это не значит, что мечу я именно на твое место.
— Темнишь, Князь.
— Шептунов у тебя хватает. Но ты можешь спросить любого, и тебе ответят, что тебе я не произнес ни одного худого слова.
— И даже иносказательно? — усмехнулся Отец.
— И даже иносказательно.
— О чем же вы тогда толковали?
— О жизни, о делах, о критическом положении, в котором все мы оказались.
— Критическом? — переспросил Отец. — Никакого критического положения нет и быть не может! Если ты имеешь в виду крах рубля семнадцатого августа прошлого года, то тут уж не моя вина! Все пострадали!
— Пострадали, — согласился Князь. — Но ты, как высшее лицо, ничего не предпринял для того, чтобы исправить положение.
— А что я мог сделать? — удивился Отец.
— Тебе давали неплохой совет.
— Учинить базар с государством?! Бред сумасшедшего!
— Не с государством. С чиновниками, — поправил Князь. — А это большая разница.
— Чиновники в наше время и есть государство.
— Ошибаешься, Григорий Степанович, — вежливо возразил Князь. — Я не говорю о всех чиновниках, но о двух третях знаю точно: сплошь взяточники, казнокрады, воры и мошенники. И даже три шкуры драть с них маловато. Полученное с них перекрыло бы все наши потери, возникшие после семнадцатого августа.
При этих словах Князя Эдуард Эдуардович Штиль оживился и с видным интересом посмотрел на парня.
— Ну и драл бы! — хмыкнул Отец.
— Хотел. Но мне запретил Баграт Суренович. И вероятно, не без вашей подачи.
— Что ты «завыкал»? — недовольно обронил Григорий Степанович. — Ты не на приеме у министра!
— Или же с вашей подачи, уважаемый Эдуард Эдуардович, — обернулся к Штилю Князь.
— Вы угадали, — охотно согласился Штиль. — С моей. И знаете почему?
— Знаю.
— Я бы с удовольствием послушал!
— Вы очень толковый человек, Эдуард Эдуардович. Но вы не человек дела. Вы философ. Ваша работа о слиянии государственных и криминальных средств очень любопытна, хотя и не нова.
— То есть как это не нова? — обиделся Штиль.
— Подобное было уже в странах Латинской Америки, да и в Соединенных Штатах на заре туманной юности…
— Да. Было, — согласился Эдуард Эдуардович. — Но никто никогда об этом не писал!
— А для чего писать? — пожал плечами Князь. — Все образуется само собой. Средства сольются, и если не мы, то наши дети будут благовоспитанными буржуа. Так думаете вы.
— Вы отлично поняли мою мысль! — восхитился Штиль. — Но меня насторожило последнее ваше замечание. Разве вы так не думаете?
— Я думаю совершенно иначе.
— И как же?
— В России государственный и криминальный капитал не сольются никогда.
— Причины?
— Я вижу две основные. Первая. Сделать это никому не позволят левые силы. Второе… «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить…» Что возможно для других народов, то невозможно для народов России.
— Что вы заканчивали? — спросил Штиль.
— Экономический факультет Плехановки и, как ни странно, консерваторию, — улыбнулся Князь.
— И по какому классу?
— По классу скрипки.
— Вероятно, скрипач из вас не получился? — поинтересовался Эдуард Эдуардович.
— На этот раз угадали вы, — снова чуть заметно улыбнулся Князь. — И, предупреждая дальнейшее ваше любопытство, скажу, что, быть может, именно поэтому я занимаюсь тем, чем занимаюсь.
— Ответ исчерпывающий, — ответил Штиль. — И какова, на ваш взгляд, дальнейшая судьба России?
— Не знаю. Но зато я хорошо усвоил поговорку: «Куй железо, пока горячо!»
— С вами все ясно, — подвел итог Штиль.
— И ты начал ковать? — вступил в разговор Отец.
— Да.
— И не один.
— А это уж как получится!
— И кого ты хотел драть первым? Боярова?
— Почему только я? — нахмурился Князь. — Меня Бояров задел меньше других.
— Ты сделаешь трагическую ошибку, если начнешь войну с Бояровым и ему подобными, — сказал Григорий Степанович.
— А разве это нормально, когда треть общака идет на их подкуп?
— Ненормально, но иначе они нас сожрут.
— Говорят, мафия бессмертна… — усмехнулся Князь.
— Говорят, что кур доят, а коров на яйца садят! — грубо ответил Отец, налил стопку водки и выпил. — Продолжим разговор, Виктор.
— Вообще-то я все сказал…
— У тебя много всякого в головушке! Но меня интересует одно…
— Спрашивай. Я отвечу.
— В чем ты меня обвиняешь?
— Если коротко, в слабости.
— Я слабый человек? — по слогам и очень медленно произнес Григорий Степанович.
— Ты был очень сильным человеком, Григорий Степанович. Я многое перенял от тебя. Но годы делают свое дело. Ты не успеваешь вовремя принять решительные действия. Смотри, что творится в Тольятти! Братаны стреляют друг в друга! Погибло уже около двух сотен!
